Косой дождь. Воспоминания - Людмила Борисовна Черная

не напутала ли, — я увидела уже на следующий день трехколонник с моей подписью. Вроде бы никаких нареканий не последовало. Но вот приехал муж, прочел статью, заметно помрачнел и огорошил меня вопросом: «Кто написал трехколонник?..» Никак не мог поверить, что я сама разобралась в хитросплетениях гигантских транснациональных корпораций с их вертикальными и горизонтальными связями и с фирмами-дочками… Почитал бы он Юлию Латынину!

В иностранном отделе «Известий» ко мне относились трогательно, особенно старик Ихок, заместитель завотделом Кудрявцева.

В частности, известинцы усердно прятали меня от тогдашнего главного редактора Л. Ильичева. Ильичев еще далеко не достиг пика карьеры, высокого звания секретаря ЦК КПСС, но уже успел зарекомендовать себя бабником и хамоватым мужиком. Он выразил желание познакомиться с «молодым автором», в ответ ему сказали, что «молодого автора» не могут разыскать. И так, по-моему, несколько раз.

Но больше всего я была благодарна «Известиям» за то, что они не корили меня за мою подпись Л. Черная. Дело в том, что в то время самой яркой звездой в СССР была цыганка Ляля Черная, прима цыганского театра «Ромэн». По популярности Ляля Черная не уступала, пожалуй, Алле Пугачевой. И, представьте себе, приходит некто и говорит, что она А. Пугачева. Кто же будет печатать ее статейки?

Однако «Известия» благородно терпели и «Л. Черную», и читательские письма, которые приходили в их адрес на имя Ляли Черной. Помню, одно письмо начиналось так: «Дорогая Ляля! Ты пишешь очень интересно, но почему ты употребляешь так много иностранных слов?»

Ко всему прочему, в «Известиях» были очень высокие гонорары…

Словом, я была рада и счастлива, что пишу статьи на международные темы. И что их печатают…

Конечно, я понимала, что настоящие журналисты-международники на Западе работают совсем иначе. Они в гуще событий, а не сидят в справочной с «белым ТАССом». Они своими глазами наблюдают за интригами политиков, а не довольствуются книгами, выбранными для них товарищем Хасхачих. Но то в капстранах… А мне все равно казалось, что интереснее писать о событиях в мире, нежели воспевать счастливую жизнь советских граждан. Пусть мы беспрерывно долдонили, что весь мир готовится к реваншу и империалисты всех стран и народов вооружаются до зубов. Мне кажется, сразу после войны многие, я в том числе, верили в это… Или старались поверить. Империалистов мы страсть как не любили. Особенно германских: Круппа, Шахта, Флика. Но американских и английских тоже.

Итак, наша небольшая семья — муж, я и крошка Алик — мало-помалу стала благополучной советской семьей. Мы даже «расписались», или, как тогда говорили, «узаконили отношения». Ганна, бывшая жена Тэка, наконец-то согласилась на развод, поставив множество условий — в том числе и то, что Асю будет воспитывать Д.Е. Суд их развел. Борис, мой бывший муж, приехав в отпуск из Вены в Москву, без лишних слов пошел со мной в суд.

Мы с Тэком вздохнули с облегчением. Но оба мы были настолько ленивы и настолько пренебрегали формальностями, что и не подумали идти в ЗАГС, чтобы поставить соответствующие печати в паспорте.

И вдруг осенью, кажется 1948 года, Тэк получил две путевки в мидовский санаторий в Мисхоре. Наш первый отдых вдвоем… Крым, Черное море! Какая роскошь! И только тут мы сообразили, что нам не дадут отдельной комнаты — ведь формально мы не муж и жена… Я ринулась в районный ЗАГС с двумя паспортами. Благо, ЗАГС был в двух шагах от дома.

Как сейчас помню, напротив входа в полуподвал — две двери, на одной двери табличка, где значится что-то вроде «Регистрация смерти», на другой что-то вроде «Регистрация брака и рождения». В комнате «Регистрация брака и рождения» девица-секретарша обдала меня холодом. Развод — пожалуйста. А расписаться в течение двух дней — нельзя. От развода до регистрации нового брака должно пройти не менее двух недель. А нам уже дня через два — ехать. Я стала уговаривать девицу, взывала к ее чувствам, потом мы с ней слегка поцапались. И она сгоряча, вместо того чтобы поставить печать «развод» в обоих паспортах, тиснула в одном из паспортов печать «брак».

Тут уж девица стала уговаривать меня как можно скорее прийти самой и привести мужа. Иначе ей грозили неприятности. На следующий день (в воскресенье!) мы с Д.Е. были в ЗАГСе. А в это время к нам домой позвонила подруга Муха. К телефону подошел трехлетний Алик. И на вопрос Мухи, где его родители, гордо ответил: «Папа с мамой пошли жениться».

Так мы развлекались. Один раз съездили в Крым, один раз в Прибалтику, но уже с Аликом. На лето снимали дачу. До конца 1949-го, пока я работала на радио, справляли революционные праздники 7 Ноября и 1 Мая с новыми знакомыми из Иновещания в ресторане «Гранд-отель». Его, увы, давно снесли.

А тогда и сам ресторан «Гранд-отель», и музыка, и меню казались нам верхом роскоши. Надеваешь свое «выходное» платье (единственное!), влезаешь в легкие туфельки… С туфельками, впрочем, было сложнее — их приходилось нести, завернув в газету, до самой раздевалки ресторана… Да и достать хорошие туфли было не так-то просто. Платья приобретались с рук, в крайнем случае их укорачивали или, наоборот, выпускали подол; кроме того, выходное платье могла сшить хорошая портниха. А красивая («модельная») обувь была на вес золота…

Но вот ты во всем лучшем, что у тебя есть, входишь в залитый светом нарядный зал «Гранд-отеля» и идешь к длинному нарядному столу — стол мы заказывали, конечно, заранее… Сказка!

Ели мы в «Гранд-отеле», по-моему, всегда одно и то же: жюльен в кокотницах, а в качестве горячего котлеты по-киевски с картофелем фри.

Но как это звучало: картофель фри, жюльен, кокотница…

А танцы! Тэк обожал танцы и хорошо танцевал и фокстрот, и танго, и румбу. А я, несмотря на свою полную немузыкальное™, старалась ему соответствовать. Нас в каком-то доме отдыха даже приняли за… профессиональных танцоров. Как я гордилась!

Иногда мы устраивали застолья дома. Приглашали к себе в коммуналку множество народу: моих старых приятелей, друзей Тэка по ТАССу и по университету, в том числе сделавших большую карьеру и получивших отдельные квартиры. Все равно собираться предпочитали у нас. И я старалась всех удивить. Брала у мамы толстенный растрепанный фолиант, поваренную книгу Елены Молоховец, и готовила по рецептам этой дамы. Конечно, ингредиенты для блюд приходилось делить как минимум на три. В бисквитный торт Молоховец вбивала 18 яиц…

Как ни странно, Елена Молоховец, которая опубликовала свой «Подарок молодым хозяйкам» аж в… 1861 году,