Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - Майкл Поллан

Поэтому вполне может быть и так, что потеря «я» ведет к обретению смысла. Можно ли это объяснить с точки зрения биологии? Вероятно, нет, хотя недавние открытия в области нейробиологии открывают ряд интересных возможностей в этом направлении. Вспомним хотя бы открытие, сделанное командой исследователей из Имперского колледжа: они обнаружили, что, когда сеть пассивного режима распадается (а с ней растворяется и чувство «я»), вся система связей мозга значительно усиливается, в результате чего даже те области мозга, которые обычно не участвуют в процессе многостороннего общения, формируют новые линии связи. И так ли уж невероятно, что некоторые из этих новых связей проявляются как новые смыслы или перспективы? Или как соединение некогда удаленных друг от друга точек?

А может быть и так, что психоделики непосредственно наполняют смыслом не относящуюся к делу чувственную информацию. В недавно опубликованной в журнале «Современная биология» (Current Biology) статье[60] описывается эксперимент, в ходе которого его участники, находившиеся под действием ЛСД, слушали песни или фрагменты музыкальных произведений, с которыми у них, как было установлено, не было связано никаких личных ассоциаций. Под влиянием психоделика они, однако, приписывали одним и тем же песням определенный, ярко выраженный и долговременный смысл. Так что, возможно, эти лекарственные препараты помогут нам если не раскрыть, то, по крайней мере, выстроить некий смысл.

Нет сомнения, что внушаемость сознания под действием психоделиков и осязаемое присутствие самих психотерапевтов тоже играют определенную роль в приписывании смысла психоделическому опыту. Подготавливая пациентов к психоделическим трипам, Джеффри Гесс недвусмысленно дает им понять, что речь идет именно об обретении смысла, «что лекарственный препарат покажет вам скрытые или неведомые теневые части вам самих; что вы обретете глубинное познание самих себя и сумеете постичь смысл жизни и существования». (Он им говорит также, что их, возможно, ждут мистические или трансцендентные переживания, но при этом призывает всячески воздерживаться от подобного их определения.) «В результате попадания этой молекулы в ваш организм вы поймете очень многое о самих себе, о жизни и Вселенной». И чаще всего именно так и происходит. Замените научное слово «молекула» на «священный гриб» или «знахарь-травник» – и вот вам несколько заклинаний, произносимых шаманом в начале ритуального обряда исцеления.

Но, как бы это ни действовало и каким бы словарем мы ни пользовались для объяснения этого действия, самым великим даром, даваемым психоделиками больным и особенно умирающим людям, является их способность наполнять все находящееся в сфере нашего опыта возвышенным смыслом и чувством целеполагания и последствий. В зависимости от ориентации человека это можно истолковать или в гуманистическом, или в чисто духовном плане – потому как что есть Священство, как не капиталоемкость глубокого смысла? Психоделики могут наполнить смыслом даже мир таких завзятых атеистов, как Дайна Бейзер (или ваш покорный слуга!), мир, который дано покинули боги, лишив его биения смысла и имманентности, которую они в него вносили. Ощущение холодной и произвольной Вселенной, управляемой чистой случайностью, постепенно исчезает. В нужных руках, и особенно в сочетании с верой, эти лекарственные препараты могут оказаться мощными противоядиями от экзистенциальных страхов, которые терзают не только умирающих.

Верить в то, что жизнь вообще имеет хоть какой-то смысл, – это, конечно, слишком самонадеянно и требует от некоторых людей самоотверженной веры, но такой подход, безусловно, полезен, особенно в преддверии смерти. Помещая свое «я» в более широкий смысловой контекст, что бы он собой ни представлял: чувство единения с природой или универсальную любовь, – можно добиться того, что угасание собственного «я» будет восприниматься и легче, и проще. Религия всегда понимала и принимала эту ставку, но почему только религия должна пользоваться этой монополией? Бертран Рассел писал, что лучший способ преодолеть страх перед смертью – «постепенно расширять свои интересы, делая их более безличными, пока мало-помалу стены эго не падут и ваша жизнь не сольется безраздельно с жизнью Вселенной». И далее он пишет:

* * *

После псилоцибинового сеанса Патрик Меттес прожил год и пять месяцев, и все это время, по словам Лайзы, его жизнь была наполнена великим множеством неожиданных удовольствий, и одновременно в нем все больше росло приязненное отношение к тому, что он умрет.

Лайза поначалу очень настороженно отнеслась к экспериментальным испытаниям в Нью-Йоркском университете, истолковав желание Патрика принять в них участие как знак того, что он отказался от борьбы. В конце концов он вернулся оттуда, убежденный, что ему еще многое предстоит сделать в этой жизни, что он еще недодал и недополучил массу любви и потому не был еще готов к тому, чтобы уйти из жизни, особенно из-за жены, которую он не хотел покидать. Психоделический трип в корне перевернул представления Патрика, сместив узкий фокус его восприятия, нацеленный на перспективу смерти, до понимания того, что оставшееся время необходимо прожить как можно полнее и лучше.

– У него появилась невиданная раньше решимость, – вспоминает Лайза. – Его жизнь обрела некий смысл, он принял его и шел дальше по жизни, держась за него. Споры между нами по-прежнему не утихали, и то лето у нас выдалось особенно трудным. [Это было вызвано тем, что их бруклинская квартира подверглась капитальному ремонту, отнявшему у них много сил.] Это был подлинный ад… но Патрик изменился. У него появилось терпение, которого раньше не было, и вместе со мной он действительно стал радоваться жизни. Словно он вдруг освободился от тягостной обязанности заботиться о мелочах жизни и сбросил с себя все это бремя. Теперь он хотел общаться с людьми, с удовольствием смаковал сандвич и наслаждался прогулками по набережной. Было такое ощущение, словно за год мы прожили целую жизнь.

После псилоцибинового сеанса Лайза каким-то образом убедила себя, что Патрик вовсе и не собирается умирать. Он продолжал посещать сеансы химиотерапии, его настроение улучшилось, но теперь она постоянно думала: «Он ведь прекрасно знал, что у него ничего не получится». Лайза продолжала работать, а Патрик проводил большую часть времени, гуляя по городу. «Он гулял повсюду, посетил чуть ли не все рестораны, обедая в них, и рассказывал мне обо всех открытых им замечательных местах. Но отведенных ему дней становились все меньше и меньше». А в марте 2012 года он сказал, что хочет завязать с химиотерапией.