Мир иной. Что психоделика может рассказать о сознании, смерти, страстях, депрессии и трансцендентности - Майкл Поллан

– Правда, у меня в подкорке сидела мысль, что однажды мне захочется заняться исследованием психоделических соединений, – сказал он мне, когда мы впервые встретились с ним в медицинском офисе, – но я думал, что это произойдет не скоро, когда-нибудь в будущем, и до этого еще далеко. – Однако вскоре после того, как в 2004 году Джонсон, защитив диссертацию по фармакологии, прибыл в центр Джонса Хопкинса, где ему предложили ставку старшего научного сотрудника, он, по его словам, «обнаружил, что Роланд уже давно занимается сверхсекретным проектом исследования псилоцибина. Так что все складывалось как нельзя лучше».

Джонсон участвовал в первых лабораторных исследованиях псилоцибина, то выступая в качестве дежурного терапевта (в этом качестве он провел несколько десятков сеансов), то помогая обрабатывать данные, а в 2009 году приступил, наконец, к собственным исследованиям, для которых были отобраны 15 курильщиков из числа тех, кто отказался от сеансов когнитивно-поведенческой терапии, предпочтя им психоделические сеансы, поскольку на них участникам давали от двух до трех доз псилоцибина. Это так называемое открытое клиническое исследование характеризуется тем, что в нем не применяется плацебо, так что участники прекрасно осведомлены о том, что они принимают именно психоделик. Добровольцы, принимавшие участие в испытаниях, должны были бросить курить до начала псилоцибинового сеанса с тем, чтобы у них несколько раз, через определенные промежутки времени, успели измерить уровень окиси углерода; это было нужно для того, чтобы соблюсти установленные требования и подтвердить, что за прошедший период времени они действительно воздерживались от курения.

Хотя это рандомизированное исследование, то есть исследование, проводившееся методом случайной выборки, было очень небольшим по объему, его результаты оказались поистине ошеломляющими, особенно если принять во внимание тот факт, что курение – одна из самых устойчивых привычек, с которой очень трудно бороться: от табака, по словам многих, отказаться гораздо трудней, чем, например, от героина. Было установлено, что по прошествии полугода после проведения психоделических сеансов оставались некурящими 80 % участников, а по прошествии года эта цифра упала до 67 %, что во много раз лучше тех показателей, которые были достигнуты даже с использованием самых лучших методов лечения. (В данное время проводится более масштабное рандомизированное исследование, имеющее целью сравнить эффективность псилоцибиновой терапии с никотиновым пластырем.) Как и при исследовании больных раком, лучшие показатели оказались у тех участников, кому посчастливилось пережить полноценный мистический опыт; они, как и Чарльз Бессант, смогли бросить курить.

После опроса онкологических больных, столкнувшихся с перспективой смерти, а также людей, совершивших эпические странствия в глубинах своего сознания, в ходе которых они побывали в «загробном мире» и столкнулись, в том или ином виде, со своими раковыми заболеваниями, поневоле напрашиваются вопросы: как, по каким критериям следует сравнивать опыт, если бы ставки были значительно ниже? Как выглядели бы путешествия самых обычных людей, желающих просто избавиться от какой-нибудь вредной привычки? И с какими озарениями они вернулись бы из них?

Все они оказались до удивления банальными. Нет, банальными оказались не сами путешествия – под действием псилоцибина люди путешествовали по всему миру, проникали в глубины истории и даже выходили в космическое пространство, что банальным никак не назовешь, – а озарения, с которыми они возвращались из путешествий: последние были до ужаса мирскими и заурядными. Так, шестидесятилетняя ирландка Элис O’Доннелл, работавшая художественным редактором в одном из книжных издательств, обнаружила во время путешествия, что «вольна бродить всюду, где ей вздумается». Ей привиделось, что у нее выросли перья, позволявшие ей, подобно птице, путешествовать во времени, посещая различные этапы европейской истории, она три раза умирала, наблюдала, как ее «душа на погребальном костре выходит из тела и летит над Гангом», и наконец увидела себя «стоящей на краю Вселенной, лицезрея начало творения мира». Ее посетило «смиренное» осознание, что «все во Вселенной одинаково важно, включая и ее саму».

– Вместо того чтобы, двигаясь по узкому тоннелю взрослой жизни, фокусироваться на самой себе, – вспоминает Элис, – я обнаружила, что путешествие вернуло мне свойственное только ребенку ощущение большого чуда – мир Вордсворта. Давно уснувшая часть моего мозга неожиданно проснулась. Вселенная была такой огромной, в ней было столько всего, что предстояло еще сделать и увидеть, что на этом фоне самоубийство выглядело какой-то нелепой затеей. Курение вдруг предстало в совершенно новом контексте. Оно казалось чем-то незначительным и, если честно, даже глупым.

Элис привиделось, что она делала в доме генеральную уборку, вынося с чердака и из подвала горы мусора:

– Я ясно видела, как выбрасываю все это на улицу, весь этот накопившийся хлам, который мне больше был ненужен. Когда видишь, как мало вещей тебе действительно нужно, чтобы жить в свое удовольствие, поневоле удивляешься. Но самое важное – это дыхание. Когда дыхание останавливается, наступает смерть.

Она вернулась из путешествия, полностью убежденная в том, «что нужно беречь свое дыхание». После псилоцибинового сеанса она не взяла в рот ни одной сигареты. Когда хочется курить так, что становится невмоготу, она вспоминает свой сеанс и думает «о всех тех удивительных вещах, которые мне посчастливилось увидеть, о том, как это здорово, когда ты находишься на более высоком плане».

У Чарльза Бессанта тоже было прозрение, когда он находился точно на таком же «более высоком плане». Бессант, мужчина лет шестидесяти (он работает художником-оформителем выставочных залов в одном из музеев), увидел себя стоящим на вершине горы высоко в Альпах, откуда «передо мной до самой Балтики простирались германские государства». (В его наушниках в это время звучала музыка Вагнера.)

– Мое эго растворилось, меня больше нет, и все же именно я говорю тебе это. Это ужасно.

Он напомнил мне поэта-романтика XIX века, описывающего встречу с чем-то непонятным и возвышенным, одновременно ужасающим и внушающим благоговейный трепет.

– Люди нередко пользуются такими словами, как «единение», «взаимосвязанность», «единство», и я их прекрасно понимаю. Я сам был частью чего-то настолько большого, что мне это даже трудно представить.

Мы разговаривали с ним по телефону одним воскресным утром, и в какой-то момент Бессант вдруг замолчал, а потом начал описывать представшую перед его взором сцену:

– Прямо сейчас я стою в своем саду, и сверху, сквозь полог из листьев, на меня падает солнечный свет. Сама возможность стоять среди этой красоты, в этом свете и разговаривать с вами доступна мне только потому, что мои глаза открыты и видят все это. Если не остановишься на мгновение и не вглядишься как следует, этого никогда не увидишь. Я знаю, что говорю очевидные вещи, но почувствовать этот свет, разглядеть его и удивиться ему – это дар. (Дар, который он приписывает псилоцибиновому сеансу, подарившему ему «чувство взаимосвязи со всем сущим».)

Начатый по телефону разговор мы продолжили, воспользовавшись на сей раз услугами электронной почты. Бессант прислал мне целый ряд пояснений и уточнений, стремясь найти те самые слова, которые наиболее точно могли бы передать безмерность пережитого им. Перед лицом этой безмерности курение показалось ему чем-то непомерно жалким и ничтожно малым. «Почему я бросил курить? – написал он. – Да потому что счел это неуместным. Потому, что другое стало для меня гораздо более важным и значимым».