Сын ведьмы - Симона Вилар

А вот Забава так и вцепилась в посадника:

– Я с тобой! Ты ведь не для того за мной пришел, чтобы теперь прогнать.

Он ласково коснулся ее дрожащих губ, сказал, что еще не ведает, чем все обернется, не знает, кем вернется к ней сам.

– Мне все равно! – плакала девушка. – Я тебя выбрала и буду ждать, кем бы ты ни был.

– Не стоит ждать! – резко оторвал от себя ее руки посадник. И уже мягче добавил: – Помнишь, ты хотела боярыней стать? Так вот, пойдешь с Савой, он тебя в Новгород доставит. А там такая краса да разумница, как ты, любого к сердцу припечатает. Славно жить будешь, долго и счастливо. Меня же оставь. Я приказываю – оставь!

Когда они ушли, когда стихли отдаленные рыдания девушки, Добрыня заметил неподалеку мать и Мокея. Ну, Мокей-то понятно, он кромешник, ему уходить некуда. А вот Малфрида… Она на все шла, чтобы возродить чары и помочь ему. И она не уйдет. Хотел было спросить, что ведьма задумала, но не стал: ее лицо, какое-то болезненно сосредоточенное, и взгляд, будто обращенный внутрь себя, не располагали к вопросам. Она уже начала колдовать, глаза ее горели, волосы взмывали, шевелились, как живые.

Добрыня опоясался мечом, поправил шлем и пошел туда, откуда слышал приближение. Солнца не было, темные облака снова закрыли горы, мир как будто притих, но время от времени слегка подрагивал, ощущались тяжелые толчки поступи. Ну что же, если Кощей приближается, чего тут дивиться…

Тени в тумане колебались, неясно было, куда смотреть. И от этого в душе росли страх и напряжение, дышать становилось трудно. Добрыня собрался и вдруг понял, что страх таится не в нем самом, а веет на него влажной туманной сыростью откуда-то извне. Значит, это не его страх, а нечто постороннее, как морок, как колдовство, насылаемое чужой недоброй волей. Выходит, что Кощей начал бой еще издали, даже не приблизившись. И осознание этого помогло Добрыне сохранить ясность мысли, укрепить нежелание поддаваться давящему ужасу.

Он уже дошел до моста через Смрадную реку, приготовился ждать, когда вдруг почувствовал, что рядом кто-то есть. И не Кощей – его поступь еще глухо отдавалась в земле. Добрыня оглянулся и едва не выругался.

– Да что вам тут надо? Родители, видишь ли! Убирайтесь! Вы только мешаете.

Мокей и впрямь отступил. Дивно, что, несмотря на приближение Кощея, его глаза не стали темными дырами, а единственный живой глаз был напряжен, вглядывался в туман. В руке Мокей держал острый тесак из заточенного камня. И с этим он на Бессмертного вышел?

У Малфриды же вообще ничего не было. Только ее желтые горящие глаза с узкими хищными зрачками. Но ее колдовство всегда уступало чарам Бессмертного, на что же ведьма сейчас надеется? Нелепица какая-то. Того и гляди Бессмертный колдун учует ее присутствие, подчинит себе, как и ранее, когда превратил помимо ее воли в Ящера и заставил напасть. И случись подобное… тогда у Добрыни только больше хлопот прибавится.

– Да уходите же вы! – разгневался посадник.

Малфрида и Мокей быстро переглянулись – Добрыне даже показалось, что они обменялись мыслями. Потом Малфрида повернулась к нему, вгляделась. Даже зрачок ее на миг расширился, взгляд стал почти проникновенным, человеческим.

– Тебе сейчас не о нас думать надо. Но будь по-твоему, в стороне останемся. Однако и ты учти: если начнешь побеждать Темного, то проиграешь. Поэтому остановись, как только почувствуешь победу. Пусть убирается, не добивай.

И это родная мать такое советует? Победить и отпустить?

– Я сам знаю, как мне быть, – огрызнулся Добрыня.

– Если знаешь, то не забудь, что Кощей Бессмертный – твой дед. Так уж вышло, что вы родня и в тебе его кровь. А родню убивать нельзя ни по какому закону.

Добрыня даже поперхнулся, закашлялся. Вот уж подумать страшно… дед! И зачем Малфрида напомнила об этом? Еще больше разозлить хотела?

Но особо задумываться было некогда. Туман заколебался, и он увидел в белесой мути огромную приближающуюся тень.

В этот раз Кощей не принимал облик змея многоглавого. Видать, понял, что думать в сече одному за несколько голов не так-то просто. И он явился огромным витязем, великаном жутким, ходячей тяжелой тенью в трехрогом шлеме, а на месте лица – пятно, только глаза светятся белым. И эти ослепительно-белые глаза Бессмертного, налитые жгучим светом пустоты, шарили по округе. Добрыня вдохнул сильный запах тухлятины. Смрадная, что ли, вскипела или это от Кощея такая вонь, что дышать стало трудно? Он видел, как Бессмертный высматривает противника, как, заметив наконец стоявшего на Каленом мосту богатыря, застыл, вперив в него тяжелый взгляд. У Добрыни в первый миг даже закружилась голова. Рука с кладенцом стала невероятно тяжелой, словно не хотела слушаться хозяина.

Добрыня задыхался, но остался стоять на мосту, широко расставив ноги и решительно склонив голову в сверкающем шлеме. Ну что, нечисть, если у тебя такой посыл давящий, то отразись и получи ответку!

И получилось! Огромный темный силуэт Кощея качнулся, получив свой же посыл, даже немного отступил. Добрыня тотчас воспользовался этим. Не стоило ждать, когда противник опомнится, лучше сразу напасть.

Прыжок его был легкий, стремительный; он различал в клубах тумана огромный, уходящий вверх силуэт, но достичь такой высоты не смог и попросту рубанул Бессмертного по голени. Свистящий звук меча, хлюпающий звук, и нога Кощея была отрублена. Он стал заваливаться, однако устоял, высился теперь, как-то скособочившись, опираясь на отрубленную ногу, но не чувствовал боли. Теперь передвигаться ему было неудобно, и он просто поднял огромную руку, которая продолжалась гигантской палицей. Рука, летящая с высоты, опустилась там, где только что находился Добрыня. Витязь успел отскочить, и удар пришелся по Каленому мосту, разбив его в щепы. Берега стали заваливаться, словно стирая грань между миром Кромки и миром людей. Плеснуло волной вонючей рыжей воды, которая, растекаясь, делала землю склизкой. Добрыня оступился и упал, с трудом, оскальзываясь, стал подниматься. Он видел, как палица вновь опускается. Ох, помоги, Боже, дай сдержаться и не отвести взор…

Удар был отражен шлемом, а Добрыня еще и успел срезать часть булавы. Срезанный пласт был огромен, при ударе от него полетели острые осколки. Добрыня ощутил, как чиркнуло по телу, по лицу. Там, где волшебная кольчуга спасла тело, боль была терпимой, а вот щеку обожгло, как огнем.

«Думать надо в другой раз», – яростно подсказывал себе Добрыня. Однако теперь знал, что Кощей вооружен палицей из крепкого кремня. Сейчас Бессмертный склонился, и Добрыня видел сквозь гущу тумана его темное неподвижное лицо, видел, как открылась в довольном оскале черная пещера пасти. И если меч может разрубить его тело, то булава слишком крепка, чтобы так просто ее разрушить.

– Ты всего лишь кусающийся червяк! – глухо неслось из этой пасти. – Ты лягушка, возомнившая себя бойцом.

Добрыня поднялся, посмотрел вверх и поудобнее перехватил рукоять меча.

– Тот, кто первый в бою начинает оскорблять противника, уже проявил свою нерешительность! – крикнул он зычным голосом.