Фомка-разбойник - Виталий Бианки

Через час из всех кают выползают пассажиры, зябко кутаются кто во что. Все возбуждены. Все скучиваются на спардеке. Чувствуется близость какого-то события.

Ветер ревет. Чернеет вода. Сумерки сгущаются.

Сейчас, вот сейчас… То, что должно совершиться, кажется необычайным, почти страшным. Будет встреча. И она неизбежна.

Сейчас Иртыш сольется с одной из величайших рек мира – с Обью.

Могучая, темная, широкая вода. Прямо из воды поднимаются кучи деревьев. Голые островки. Протоки.

Пролетает стадо диких гусей, потом еще, потом один гусь медленно перерезает путь корабля и тяжело, задом оседает на воду.

Идем прямо в берег. В темной тайге светлеют обнаженные скалы. За Северной горой – так называется берег впереди – разрывает облака холодная заря луны.

Под Северной горой – Обь. Рукава рек спутались среди островов. Железная грудь парохода врезается в великую реку. В чёрной воде крутятся пенные змеи.

Справа впереди чуть мелькает на воде огонек: мигалка, фонарь на буйке.

Оставляем его справа. Мы – под черным высоким берегом. Мы – в бурной Оби.

Тут все – одна неразделенная стихия, хаос: вода, камень, небо, тайга. Все одинаково ощутимо – твердо, жестко, грубо. Все перемешано, нагромождено, как на складе железного лома.

Искры летят из трубы парохода, обгоняют его, красно-золотыми тонкими стрелками вонзаются в воду – и пропадают. Таким крошечным, игрушечным кажется пароход.

Ловец молодой из Астрахани, тоскуя, говорит:

– Нам, вишь, ни к чему это. Нам море здешнее поглядеть. Море и у нас опасное, каждый год в нем ловцы устраиваются.

А тут, говорят, еще, вишь, круче, пострели его в единый час.

Зевает.

– Спать пойду.

Темно: уж не различишь на берегу деревьев.

Идём и мы с Валентином в каюту.

В каюте светло, тепло. Сажусь за дневник.

Валентин спит.

Тушу свет.

Качает.

* * *

Качает, как в гамаке. Только отчего же от головы к ногам, от ног к голове? За дверьми в коридоре – дробный топот шагов. Топот по крыше. Гулкие удары в борт. Хриплые крики.

Тревога.

Быстро нащупываю выключатель. Свет.

Каюту валяет с боку на бок. Бортовая качка.

Ветер ревет.

Бужу Валентина. Выходим в коридор. Мимо шмыгнула официантка Маруся. Руками на ходу зажала рот, качнулась вперед всем телом, вся зеленая – и юркнула в свою каюту.

Из всех дверей высовываются белые, испуганные лица. Какая-то женщина дрожащими руками завязывает на животе пробковый пояс.

– Да помогите же!

Придерживаемся за качающиеся стены, проходим на палубу.

Темь. Буря. В черном небе – неожиданные звезды.

Обдает паром с борта.

Перед носом парохода вода бурлит, кипит, плюется.

Мы – на якоре. Но якорь тащится по дну. Ветер напирает. Нас тащит вбок – прямо на высокий черный берег – на Северную гору. С другого бока к носу парохода наползает огромная баржа.

Белое лезвие прожектора беспокойно, бестолково рассекает тьму по всем направлениям. Гибель кажется неотвратимой: еще немного – баржа тысячепудовым тараном двинет в пароход, и волны выкинут на берег только щепки.

Молодые ловцы всей артелью у перил.

Разглядывают ползущее на нас темное чудовище – баржу. Обмениваются спокойными словами.

– Гожохонько! Двинет – расшибет ведь.

– А то нет? Погода, вишь, разом сбоку зашла. Очень просто, что и на берег посадит.

Надсадно кричит что-то в рупор командир.

Кажется – с неба: он на мостике.

Громыхает, скрипит, гремит железо.

– Вишь, якорь выхаживают.

– Не поспеть.

– Поспеют.

Ржавый, острый железный коготь показался из воды: вылезает стопудовый якорь.

Лезвие прожектора упирается в баржу – и ломается.

Баржа уже впереди, перед самым носом парохода.

Корма совсем близко.

Чей-то истошный, сумасшедший крик вырывается из общего шума:

– Ка-на-а-ат!

Якорь, уже поднятый над водой, задел протянутый от баржи канат, закачался в воздухе. Черные люди бросились к борту баржи. Ржавый коготь поддел за одно из бревен громадного руля баржи. Лопнуло бревно, как спичка. Взлетело.

– Полундра!

На барже метнулись черные люди от борта, закричали.

Командир сверху:

– Трави якорь, трави!

– Стой! Вира якорь, вира!

И снизу – сквозь лязг и хрип:

– Сила не берет!

Астраханцы:

– Мочи их мокрым дождем! Айда, брат-цыньки, на подмогу!

И в мгновенье один за другим через перила, на руках повисли, перехватились – соскочили вниз, где ворот якорный.

Черной тучей в полнеба налезает высокий берег.

Успеем ли? Нет, не успеть!

Пышет паром с борта. Обдало белым облаком – и нет ничего, только скрип да лязг, да крики. Все кончено…

Слетело облако: канат уже натянулся, якоря не видно. Якорь уже у борта.

Удалось! Расцепились!

– До полного! – кричит командир в машинное.

Забухали колеса.

На барже поспешно выхаживают якорь.

Идем грудью в ветер. Сзади черный берег сползает ниже и ниже.

– Отдать якоря!

Обошлось.

Мерно качает.

Пассажиры вешают спасательные пояса по местам, расходятся, запираются в каютах.

Всю ночь пережидали бурю. Машина все время работала. Стояли под деревней Белогорье.

* * *

А наутро Обь не узнать. Она совсем другая: спокойная, равнодушная. Стена веселой зелени на берегу – береза, осина, ель. Вода отливает малиновым. Река не кажется даже такой уж широкой: ну, две Невы, не шире. Но это – обман. С левого борта тянется низкий берег – луга, тальник – и вдруг кончается. То был остров. За ним открывается широкое водяное пространство. Вдали длинная полоса тумана. Белая полоса разрывается, и чуть виден лес на том берегу Оби.

За весь день «Москва» делает три остановки: утром – против деревни Сушкиной берет дрова, днем – в Малом Атлыме.

Необычайно живописно это селение. Раскинулось в горах. На склонах – разностенные избы, амбарчики.

Вдруг домик городского вида с белыми кокетливыми окнами, с железной крышей.