Часть их боли - Д. Дж. Штольц

плечи, сложил руки за спину и с самым важным видом, какому его никто не учил, пошел к слепому Морнелию Молиусу. Тот сидел на троне: вспотевший, оплывший и безразличный ко всему. Когда свита короля намеренно зашептала, что явился его внук, Морнелий постарался придать своему лицу подобие нормальности, подтянув челюсть. Маленькому принцу ни разу не доводилось видеть своего деда, нынешнего короля. Но, снова не растерявшись, он поклонился ему. Между тем мальчик настойчиво отыскивал глазами своего отца, Флариэля, но так и не обнаружил его… И ненадолго поддался горести, как сирота, лишенный и матери, и отца. В одно мгновение это чувство промелькнуло на его детском личике, но уже в следующую секунду он вновь стал выглядеть торжественно и присел рядом с дедом, важно кивая на поклоны.

Его представили. Собравшиеся в зале мастрийские, элегиарские и несколько эгусовских аристократов разглядывали его во все глаза. Кто-то с восхищением. Кому-то он казался странным из-за его взрослых манер. Но были и те, кто глядел на него с осуждением. Одним не нравилось, что красная лента принца кажется ярче, чем символы Нор’Мастри. Другие были недовольны, наоборот, слишком широкими, «неэлегиарскими», шароварами. Третьи же, наконец, придирались мысленно к тому, что принц движется не так, говорит не так, как подобает это делать будущему королю. В общем, находили в нем все несуществующие недостатки.

Юлиан читал это на лицах присутствующих.

Пока шли долгие представления будущих подданных, принц Элго с любопытством разглядывал подходивших аристократов, кланявшихся ему, но живой интерес у него вызывали лишь дети, которые жались у материнских юбок. Он всей душой желал найти себе друзей, поэтому видел их в этих будто случайно приведенных ровесниках. Хотя, конечно, ни о какой случайности речи не шло. Начиналась ожесточенная борьба за внимание будущего правителя. Когда представление закончилось, принц сказал то, чему его учил Гусааб, правда не совсем понимая, что именно говорит:

– Ваше Величество, достопочтенные и почтенные из разных уголков мира! – его детский голосок звенел капелью. – Знайте, что я рад вас видеть здесь в полном здравии! Я также приложу свои труды к тому, чтобы наше королевство расцветало и крепло… А мои усилия будут направлены на возвеличивание наших богов!

После этого он протяжно выдохнул и поглядел на Гусааба, ожидая похвалы. Тот, улыбаясь, кивнул. Желая получить еще немного одобрения от хорошо знакомого ему лица, принц обернулся туда, где стоял его веномансер, и по-детски мило улыбнулся. Отвлекшись от созерцания придворных, Юлиан натянул улыбку, понимая, что от него ждут.

* * *

Чуть позже этот курчавый темноглазый мальчик с бронзово-жемчужной кожей бегал по своим покоям в ночной рубашке. Слуги уже постелили ему высокую постель, подле которой стояла кушетка Юлиана, а рядом, у изголовья и изножья, – кушетки двух евнухов-охранников.

Гусааб как раз закончил обучать мальчика истории эгусовского народа в форме небольших рассказов, и тот, разгорячившись из-за насыщенного дня, теперь выплескивал перед сном накопившуюся энергию.

– Я хочу поиграть с почтенным Сантонием! – едва ли не кричал он, бегая и подпрыгивая, кувыркаясь на ковре.

– Поиграете, мой принц, – отвечал мудрец, сидя в кресле.

– А когда?

– Я думаю, в ближайшее время.

– Так когда? А? – не унимался Элгориан.

– Давайте так условимся, через неделю, чтобы младший Сантоний смог подготовиться… кхм… к вашим играм. Ну а вам, в свою очередь, будет неплохо рассказать ему историю народа Нор’Эгуса, потому что его семейство происходит из Апельсинового Сада. Расскажете?

Уловка мудреца сработала. Перестав прыгать, Элго закивал и задумался о тех рассказах, которые сегодня слушал. Готовый покинуть покои принца, Гусааб уже было поднялся из кресла, когда его вдруг закачало. Он успел ухватиться за подлокотник. Так он и застыл, прикрыв старые морщинистые глаза и уронив голову. Как всякий здоровый ребенок, Элгориан этого не заметил: он продолжил нарезать круги по спальне, а два немых евнуха тупо глядели в потолок, лежа на кушетках. Один Юлиан уловил момент слабости, когда лицо мудреца сделалось мертвенно-бледным.

Чуть отдышавшись, Гусааб осторожно распрямился и боязливо убрал руку. Когда он выходил, Юлиан последовал за ним и строго спросил, как лекарь у больного:

– Вы пьете тот сбор с боярышником, что я вам написал?

– Пью, Юлиан, пью, – улыбнулся вымученно старик, которого еще пошатывало. – Но мне уже восемьдесят пять, поздно быть здоровым и крепким, как ты. Пожалуй, стоит обратиться к магу-лекарю. Да, непременно стоит, чем я и займусь с завтрашнего дня…

По-старчески откашлявшись, он ушел по расписанному алыми орнаментами коридору. Ну а Юлиан покачал головой, понимая, что его даже не пытались искусно обмануть, а просто насмешливо солгали в лицо.

«Под таким добродетельным, смиренным обликом такая баранья упертость и неприемлемость магии. Да у кого? У бывшего архимага!» – думал он.

Когда уже наступила темная глубокая ночь, принцу Элго все не спалось. Он ворочался, подскакивая всем вспотевшим телом на кровати, скидывал с себя расписные одеяла, швырял подушку. Все ему было неспокойно. Пока наконец он не спросил у своего веномансера:

– Почему не было моего отца?

Юлиан приоткрыл глаз, про себя измученно подумав, что его сейчас начнут заваливать неудобными вопросами.

– Ваш отец, мой принц, выехал по случаю праздника Прафиала на охоту с магами и соколами. Он увидится с вами попозже… Ложитесь спать…

Однако шквала вопросов не последовало. Элгориан только совсем по-взрослому вздохнул, чувствуя даже в свои четыре, что его обманывают и что отцу он просто не нужен. Вскоре он крепко спал. Юлиан лежал на кушетке и думал о том, каким вырастет принц.

«Вроде бы обычный умный мальчик, но лишенный той простоты, что свойственна детям. Все старается обдумать, придать мысли форму. Что это: ранние всходы трудов Гусааба или врожденное дарование? Тогда от кого оно могло передаться? По отцовской линии Молиусов все короли как на подбор были апатичны и глупы. По линии Мадопусов это горячие, несдержанные люди… Может быть, от Наурики? Она из рода Идеоранов, а ее отец, не соверши ошибку из-за доверия к военачальнику Гайзе, вполне мог бы до сих пор править Нор’Эгусом…»

Вдруг Юлиан услышал шорох на грани своего тонкого слуха. Было жарко, и окна в покоях распахнули, чтобы создать хоть какое-то движение воздуха. Рабы-евнухи спали вспотевшими, скрючившись на лежанках. Тишина. И снова этот легкий шорох за окнами… Будто что-то снаружи потерлось о внешний камень. Веномансер напрягся, но остался лежать неподвижно. Лишь прислушался.

Может, это просто кто-то отворил окна сверху, желая впустить сквозняк? Но шорох послышался уже ниже, словно спускаясь между этажами. Рабы продолжали спать, караул грохотал железом по двору, и Юлиану представлялось, как они задыхаются в своих доспехах. За дверями покоев стояла охрана с магами. А шорох все спускался и спускался снаружи, едва