Часть их боли - Д. Дж. Штольц

же так? Вы же бывший архимаг, да еще и благословенный Фойресом двусловец! – вмешался жрец, всплеснув руками. – Праотец дал нам магию, чтобы мы постигали ее! В наших силах научиться творить великие вещи вроде ваших «Птиц Фойреса». Да, мы пока освоили только элементарную магию, но представьте, как через триста лет можно будет создавать могущественных существ! Или изменять себя! Обретем крылья, которые вознесут нас к небесам, обретем хвосты, способные доставить нас к таинственным глубинам! Как же не стремиться к этому?!

Гусааб покачал головой.

– Это ли наш путь? И не приведет ли он как раз к пеплосу… – Затем он обратился к молчаливому Юлиану: – А вы что думаете, почтенный веномансер? Хорошо ли будет человеку заиметь крылья, задышать огнем или, скажем, обрести бессмертие? Как это скажется на нем?

– Боюсь, от такого он перестанет быть человеком, – отозвался Юлиан. – Ему понадобится много усилий, чтобы не сойти с ума. И не потерять остатки человечности…

– Но что поможет ему в этих усилиях? Воля? Кхм, как долго продержится эта воля: сто, двести лет, тысячу? Может, вера? А останется ли она? Надежда? И надежда угаснет чрезвычайно быстро, как искра, сменившись усталостью. Но, по-моему, все же есть кое-что, что делает «человечным» и демона, и зверя, и человека… И это… кхм… это…

Мудрец начал подниматься из кресла. Договорить он не успел. Вдруг пошатнувшись, Гусааб схватился за край стеклянного столика, чтобы удержаться. Извиняясь за проявление такой слабости, он выпрямился и отчего-то встревоженно пошел прочь из сада, но снова покачнулся. На полпути его ноги подкосились. Будто вновь прося прощения, он очень мягко завалился на дорожку – и замер. К нему сразу кинулись все вокруг: стража, Юлиан и закричавший в испуге Элгориан.

Позже мудрец лежал на белых простынях: бледный, с тянущими болями в сердце. Вокруг него собрались мастрийские лекари, пришел и архимаг Амай Ясноокий, но все они знали, что старик строго запретил касаться его целительской магией.

Гусааб Мудрый завершил свой путь тогда, когда ему было положено: он закончил пестование принца, передав его другим учителям. Чувствуя, что срок пришел, он тихо и спокойно умер после заката, в своих высоких покоях. Все вокруг восприняли это с прискорбием. Больше всех рыдал юный принц, который любил старика как отца, деда и учителя. Сидя на ступеньке у двери в Ученом приюте, он узнал о смерти первым и попытался с воплями попасть в покои, но ему не позволили. Тогда у него вдруг случилась сильнейшая истерика, какой никогда не было.

– Пустите!!! – вопил он, бросаясь с кулаками на стражников.

Понимая, что нужно уйти, Юлиан сделал то, чего страшились остальные. Он подхватил беснующегося ребенка на руки, прижал и быстрым шагом направился прочь. Он двигался по коридорам Ученого приюта, пока Элгориан отчаянно бился и вопил, как дикий звереныш. Чуть погодя принц присмирел и обвил шею веномансера ручонками. Всю дорогу он тихо плакал, лишившись самого дорогого.

В последующие дни, когда Гусааба с большой пышностью хоронили, принц ходил странно отрешенным. Ему некому было излить горе, даже своему отцу… Он не понимал, чем не устроил Флариэля, отчего тот так холоден с ним. Ему, по-мастрийски чуткому, казалось странным это туповатое отчуждение, но из-за неопытности он искал причину в себе. Невдомек ему было, что его милость Флариэль походил мироощущением на юношу, обиженного на то, что его же сын стал ему соперником. Теперь, когда мальчик воплощал в себе три королевских рода – Идеоранов, Молиусов и Мадопусов, – все понимали, что права Флариэля на престол разбиты в прах. Флариэль стал наследником-призраком, одним из тех, кто мелькает даже не вспыхнувшей звездой, даже не искрой, а обычной серостью на небе дат и имен, и поэтому чувствовал себя ущемленным.

Не было у Элго и друзей. Его окружили пышной свитой детей из богатейших домов. Он играл с ними, занимался выездкой, стрельбой из лука и изучал Хор’Аф. Кое-кто даже стал близок к нему, будучи в силу возраста таким же любознательным и веселым… Но таких сразу же отодвигали в сторону представители других фракций. Хотел ли с ним подружиться мастрийский аристократ? Его отодвигала элегиарская знать. Находил ли Элго радость в общении с элегиарцем – и того убирали мастрийцы, идя на всякие ухищрения.

Поэтому неожиданно единственными близкими существами во всем дворце для него оказались веномансер Юлиан и королева Наурика. Юлиан оставался при нем постоянно, с трех лет. В нем принц вдруг обнаружил верного друга, который всегда выкажет поддержку и никуда не исчезнет. Ну а старая королева одаривала его любовью, видя в нем воплощение всего самого лучшего. Она замечала в своем внуке вежливость и умение быть обходительным, пришедшее из рода Идеоранов, пылкость, присущую роду Мадопусов, а также рассудительность, которой славились Молиусы. И потому день ото дня Наурика становилась все мрачнее, понимая, что скоро ей предстоит отдать богам Элгориана так же, как некогда она отдала им своего любимого мужа.

Глава 17. Королевское наследие

Спустя пять лет

Солнце плескалось внизу, по крайней мере так казалось, когда волна набегала на скалы, чтобы разбиться о них слепящими каплями. У балконного парапета, перевесившись, стоял Элгориан и глядел в воду. Лицо его было сосредоточенным. Он выискивал в реке Химей ответ, которого, впрочем, не существовало. Позади замер веномансер Юлиан Ралмантон в золотой маске.

– Сегодня встреча с послами Айрекка, – наконец сказал принц.

– Да, – Юлиан приблизился. – Ты согласен на их предложение?

– Мое решение повязано с решением дедушки. Ты знаешь, что я должен согласиться.

– Знаю… Но вижу, ты не особо рад.

– Нет, дядька, я рад. Честно… Я понимаю, что они пошли на переговоры, потому что до сих пор не знают об утрате трудов о «Птицах Фойреса» и боятся требушетов как огня. Мой достопочтенный учитель своими усилиями осветил нам победный путь. Так что теперь… Теперь мой долг – воспользоваться этим путем и заполучить престол малой кровью… Я женюсь на дочери почившего короля Айрекка, и тогда мы возьмем эти земли под свою власть.

– Так что тебя тревожит?

– Да так, ничего…

Элгориан наблюдал за игрой солнца на воде. Юлиан снял золотую воронью маску и тоже залюбовался простором, вдыхая речной воздух, наблюдая раскинувшиеся на другом берегу ячменные поля.

– Мне надоело сидеть во дворце, – наконец признался юноша. – Я должен находиться вместе с войском под стенами Айрекка, чтобы местные не отправляли послов сюда! А вместо этого сижу здесь хрустальным болванчиком, не в силах покинуть город из-за запрета моего деда!

– Его можно понять, – заметил Юлиан. – Ты пока единственный