Эдинбург. История города - Майкл Фрай

Старый город когда-то служил красочным фоном городской жизни. Даже теперь адвокаты были вынуждены подниматься из Нового города к судам на Хай-стрит, а преподаватели могли лицезреть Каугейт, направляясь по Южному мосту в университет. Ближе им подходить не хотелось. Горожане обычно пересекали Старый город с осмотрительностью исследователей в неведомых землях и не задерживались, если у них не было тут дел. Гинеколог, доктор Александр Миллер, писал, что здешнее жилье «поистине отвратительно». Хуже всего были однокомнатные квартиры, «всегда плохо проветриваемые, по причине застройки и из-за плотности населения и соседства». Он отмечал отсутствие имущества: «у бедноты изредка бывает кровать без матраца, но по большей части нет даже ее; кроватями служат тюфяки с соломой на полу, и семьи спят все вместе, одни нагишом, а другие в той же самой одежде, которую носят в течение дня». Миллер, по крайней мере, воспринял увиденное стоически, в отличие от своего коллеги Фредерика Хилла: «Квартиры населены столь плотно, что невольно сбивается дыхание, когда входишь в любую из них. В нескольких случаях мне пришлось отступить к двери, чтобы записать мои наблюдения, поскольку зловоние вызывало омерзительные ощущения, каковые однажды обернулись тошнотой».[365]

Викторианцев ничуть не удивляло, что моральная нищета находит соответствие в нищете физической; напротив, они считали, что первая провоцирует вторую. Для Джорджа Белла, автора книги «День и ночи на улицах Эдинбурга» (1849), прогулка по Хай-стрит в воскресенье равнялась визиту в преисподнюю. Больше всего его пугали женщины: «Нельзя увидеть устье переулка, запруженное падшими представительницами женского пола, всегда нетрезвыми, смеющимися, подобно гиенам, и подпирающими грязные стены проулков и дворов, бесцельно и крикливо бранящимися, — нельзя увидеть все это, по-моему, и не предаться тягостным размышлениям». Скверна начинала проявляться рано. На Лаунмаркет «меня снова задержали на моем пути… четверо взрослых парней, которые боролись друг с другом развлечения ради, выкрикивая самые гнусные ругательства и самые кощунственные богохульства… Мой взор остановился на лампе над вывеской дешевого магазина со спиртным, и мне представилась толпа этих несчастных молодых людей, его осаждающих».

Иными словами, Белл возлагал ответственность за падение нравов на спиртное: «От беззубого младенца до беззубого старика люд переулков пьет виски. Пьяная драма, которая неизменно совершается вечером в субботу и на утро воскресенья… Невозможно сказать, сколько тратится на хроническое питье, на каждодневное употребление виски, а также сколько расходуется на еженедельные увеселения и на чудовищные оргии». Во втором своем трактате, «Изучая переулок Блэкфрайерс» (1850), Белл попытался вычислить стоимость спиртного, поглощенного приблизительно 1000 человек, живущих в этом переулке от Хай-стрит до Каугейт. Если каждый выпивает четыре галлона виски в год (то есть две современные порции в сутки, что довольно скромно), это обошлось переулку в сумму более 2000 фунтов. Поскольку средний доход составлял 5 фунтов на человека, в общем 5000 фунтов. Из них 3000 шли на еду, 650 на аренду, не говоря уже об угле и одежде. Так на что же существовал переулок? Ответ напрашивался: на преступления, то есть за счет воровства и проституции. «Если мы узнаем, что они приносят переулку 2000 фунтов в год, это нас нисколько не удивит». Вот уж и вправду теневая экономика.[366]

Уильям Тэйт, другой молодой врач, провел исследование «магдалинизма», как он выражался, опубликованное в 1842 году. Он подсчитал, что в городе трудятся 800 проституток. Среди тех, кого лечили от венерических заболеваний, 4 процента были младше пятнадцати лет (включая девочек девяти-десяти лет), 66 процентов составляли старшие подростки и всего 3 процента — женщины старше тридцати. Четверть проституток жила «конфиденциально», остальные обитали по 200 борделям, в основном в Старом городе (пятьдесят на одной только Хай-стрит), некоторые жили и в Новом городе. Имелись и еще 1000 «скрытых проституток», частично занятые, продававшие себя, когда нуждались в деньгах или ощущали, что им на что-то не хватает. Они снимали номера в «домах свиданий», где не задавали никаких вопросов. Почему они лавировали между добродетелью и пороком? «Весьма значительное число проституток признаются, что осквернение воскресного дня… явилось одной из основных причин, обративших их на путь греха». И в самом деле, что еще способно заставить женщину идти на панель? «Никто не напивается до потери чувств — никто не лжет — никто не крадет — но почти все сквернословят. Такова одна из особенностей их ремесла, и проститутки учатся этому рано и прибегают к сквернословию всех случаях». Был спрос, было и предложение. Спрос часто возникал среди «молодых людей, которые приезжают в столицу, чтобы обучиться какому-либо умению или получить высшее образование». Порнография была доступна, и все же некоторые продолжали посещать бордели и после обустройства в городе: «Молодые адвокаты, врачи и студенты полагают это развлечение непременным для поддержания здоровья», поскольку невозможно до брака заняться сексом с женщинами их собственного класса. Более того, «даже священники падки на запретные удовольствия и не избавлены от дурных последствий».[367]

Изабелла Берд, бесстрашная леди, которая во главе отряда шерпов перевалила через Гималаи и терлась носами с каннибалами-гавайцами, решила в 1869 году отправиться в не менее рискованную экспедицию по закоулкам родного города. Она добралась до комнаты, занятой шлюхами — двенадцать футов площади, пол усыпан пеплом, кровать без матраца, стол и табурет: «Девушка приблизительно 18 лет, очень плохо одетая, сидела на табурете; две других, постарше и почти раздетых, сидели на полу, и все три ели, самым свинским способом, из глиняной посуды какую-то рыбу». Это зрелище напомнило миссис Берд, как она «делила еду подобным примитивным способом в индийском вигваме на Территории Гудзон, но женщины, поклонявшиеся Великому Духу, были скромны в одежде и манерах и выглядели людьми, в отличие от этих юных христианок».[368]

* * *

И что же, спрашивается, можно было сделать, чтобы побороть подобную социальную несправедливость? Национальное законодательство, увы, ничем помочь не могло. В 1845 году старинный и утративший силу шотландский Закон о бедных наконец подвергся пересмотру, однако его новая версия была одновременно эффективнее и суровее. Фактически среднее число тех, кто получал вспомоществование в Эдинбурге, сократилось с прежних 3000 до чуть более 1000 человек — возможно, потому, что столица становилась все богаче, или потому, что исполнители закона сделались несговорчивее.

Городской совет Эдинбурга мог принимать собственные законы, с одобрения Вестминстера, но столкнулся с теми же самыми проблемами. Он колебался между Законом о полиции и Законом об усовершенствовании, то есть между преследованием и заботой. Первый Закон о полиции приняли в 1805 году, когда сам термин «полиция» означал намного больше, нежели теперь: полицейские не только ловили преступников, но и следили за исполнением гражданских правил, в том числе экологических. Отряд в Эдинбурге, впрочем, не сумел, похоже, принести существенную пользу. Полицейские растерялись, когда столкнулись с Рыночным бунтом 1812 года и даже четверть века спустя, в 1838 году, когда перебрасывание снежками перед университетом превратилось в восстание, и пришлось вызывать гарнизон из замка. Возможно, отчасти причина в том, что полицейские зачастую были ничуть не лучше преступников, уж пили никак не меньше тех, кого пытались арестовать. Трудно сказать точно применительно к этому городу пьянчуг, но кажется, что начало XIX века оказалось периодом поистине беспробудного пьянства. В 1841–1843 годах за пьянство задержали 13 858 человек, одну шестнадцатую городского населения, а вдобавок в подпитии совершалось много других преступлений. При этом четверть отряда полиции каждый год увольняли за «непотребное поведение»; годы напролет двое из каждых троих попадались на «распитии» при исполнении служебных обязанностей. Новый закон о полиции приняли в 1848 году, больше с целью наделить городской совет санитарными полномочиями, чтобы наконец разобраться со Старым городом.[369]