Ельцин как наваждение - Павел Вощанов

…Самолет с ревом и дрожью набрал высоту, и успокоился в заоблачном поднебесье. Теперь дело за малым – отмучиться в кресле десять часов, и мы дома! А пока, сидя за столом на шесть VIP-персон, ждем, когда подадут ужин. Ельцина с нами нет, он у себя в отсеке уединился с Коржаковым. Судя по тому, что к ним бегают стюардессы с подносами, тоже собираются отужинать. Наконец, доходит очередь и до нас.

– Что желаете на аперитив?

– А давайте-ка выпьем водочки! За успех!

Волкогонов вздыхает так, словно только что поставил точку в очередном научном трактате, и это дает ему право немного расслабиться:

– За успех – это можно, – и припоминает, видимо, главное, чем запомнился этот сумасшедший день: – Друзья и на «ты» – это все-таки был сильный ход!

Петров согласно кивает: очень правильное решение!

Часть первая

Сегодня по телефону меня обругала родная мать. За то, что, как она выразилась, «работаешь на своего Ельцина». Об этом прискорбном, по ее мнению, факте уже знают все соседи, и ей так стыдно, что хоть на улице не показывайся.

– Он нам все время врет! Каждый день врет!

– Мам, ну что ты такое говоришь? Что он вам наврал?

– Как это что?! А ты не знаешь? Обещал народу, что цены, как при Горбачеве, расти не будут, а они растут! Вот сегодня пошла в магазин за молоком, а его нет!

Матушка моя хоть и политизирована, как и многие пенсионеры в нынешние времена, но ни в политике, ни в экономике не разбирается. А в последние дни как заговорит о моем шефе, так еще и путается в логических построениях. А ведь еще год назад была такая его сторонница – слова супротив Ельцина не скажи! Разве что на митинги в Лужники не ходила. Да и то по уважительной причине – ноги уже не те.

– Я что-то не пойму, чем ты недовольна, – тем, что молока нет, или тем, что оно стало дороже?

– Молока нет. А ценник есть. Я как на него глянула, так и ахнула: Матерь Божья!

Забавно. Хотя в том, что касается ельцинского обещания насчет роста цен, старушка права. Я помню, как он впервые выдал сей перл. Дело было во время интервью в студии российского телевидения, буквально накануне горбачевской отставки. Говорил о команде молодых реформаторов во главе с Гайдаром, о их планах радикально модернизировать экономику, и вдруг заявил: а вот цены в стране повышаться не будут! Мы аж ахнули. Хорошо, с нами был сам Гайдар. Попросили его просветить шефа насчет того, что «шоковой терапии» без роста цен не бывает. Как педикулеза без шевелюры. По пути в Белый дом Егор (они с Ельциным возвращались в одной машине) деликатно обосновал эту печальную аксиому. Во всяком случае, так нам об этом после сообщил: мол, шеф пообещал ему, при случае, уточнить свою позицию насчет роста цен.

И уточнил-таки. Видимо, это его уточнение и вызвало у моей матушки столь бурную реакцию отторжения.

…В вестибюле Белого дома шефа поджидают сразу три телекамеры – две российских и одна британская. Для меня это сюрприз. Я их не приглашал и пропуска им не выписывал. Похоже, это очередной экспромт Службы безопасности. В последнее время она все активнее внедряется в сферу информации. Слышал, у Коржакова даже появился новый сотрудник, который отслеживает публикации в различных СМИ и дает рекомендации относительно целесообразности контактов с ними.

– Борис Николаевич, несколько слов о грядущей «шоковой терапии»!

Ельцин, услышав просьбы, разворачивается и идет к журналистам. Невероятно! Такого аттракциона доброжелательности в отношении прессы я не видел давно. Пожалуй, с президентских выборов.

– Что гражданам ждать от радикальных реформ команды Гайдара? Людей беспокоит, прежде всего, возможный рост цен.

– «Шоковая терапия» – это программа быстрого перехода к рынку, который все сам сбалансирует, а главное – наполнит прилавки нужными людям товарами.

– А цены? Что будет с ценами?

– Сильного роста цен не будет, – и повторяет с ударением: – НЕ БУДЕТ!

Шеф говорит это с таким свирепым выражением лица и с такой яростью, что можно не сомневаться – перепуганные цены падут пред ним ниц и будут молить о пощаде.

– Ну-у, в первые месяц-два возможен некоторый рост, но потом, как только рынок насытится товарами, все пойдет вниз.

– Но в Польше «шоковая терапия» привела…

– Если цены станут неуправляемыми, я сам, понимаешь, лягу на рельсы! Я вам это обещаю!

Мысль о рельсах шефу так понравилась, что сегодня была озвучена им трижды. Причем в разных вариантах. Интересно, сам придумал или кто-то надоумил? Хотя это уже неважно. Лично для меня важно другое – президент Ельцин вполне обходится без пресс-секретаря. Вместо меня кто-то другой (или другие, не имеет значения) решают вопросы его взаимодействия с прессой. Говорят, каждый чиновник хочет быть влиятельным. Я не хочу. Хочу быть востребованным. Это не одно и тоже.

После августа 91-го все меньше и меньше понимаю своего шефа. Это уже какой-то другой, неизвестный и, что самое печальное, несимпатичный мне человек. Отчего-то в последние дни часто вспоминается история с Геннадием Хариным, первым спичрайтером Ельцина. Они познакомились не так давно, – когда шеф участвовал в выборах народных депутатов СССР и баллотировался по Свердловскому округу. После этого он забрал его, вместе с Людмилой Пихоя, в Москву, и эта парочка (был, правда, и третий – Саша Ильин) пахала на него денно и нощно. Как рабы на галерах. И пахали, надо признать, весьма продуктивно. Угодить с текстами нашему шефу – тут одним умением формулировать мысли не обойтись! А их текстами он почти всегда оставался доволен. Они как-то легко ложились ему на язык.

Но где-то весной 91-го года случилась беда – у Харина диагностировали рак, причем в довольно запущенной форме. Когда Борису Николаевичу сообщили об этом, его перовой реакцией было: «Надо помочь!». Помню, время было позднее, и я, признаться, полагал, что шефа уже нет на месте. И вдруг звонок: зайдите, надо поговорить.

– Вы уже знаете про Геннадия Николаевича? Надо ему помочь.

– Надо. Но я не знаю, что можно…

– Хорошо бы устроить его в какую-нибудь клинику за границей. Здесь, в России, я бы решил этот вопрос, но Горбачев, понимаешь, всю нашу медицину… под корень! А заграница – это валюта. Мне сказали, что у вас есть возможности договориться насчет оплаты такого лечения.

– Борис Николаевич, я попробую.

– Надо сделать!

– Я сделаю.

Через день мы с Ряшенцевым уже были в Вене и вели переговоры в одной из лучших онкологических клиник Австрии. А еще через неделю Харин был прооперирован. У меня не было возможности часто его навещать, но Володя ездил к нему еженедельно. Благо, от Будапешта, где расположился европейский офис «Российского дома», до Вены всего-то пара часов езды на машине.