Своенравная красавица - Сильвия Торп

В дверь резко постучали, и слуга пошел открывать. Через несколько секунд в холле появился Даррелл. Все было в снегу — теплый плащ, перепутанные ветром волосы и шляпа с плюмажем, которую он снял, кланяясь миссис Шенфилд. Он был бледен, мрачен.

— Даррелл!

Мистер Шенфилд поднялся и пошел ему навстречу, приветствуя гостя.

— Что вас привело сюда в такую непогоду? В Конингтоне беда?

— И в Конингтоне, сэр, и в каждом доме королевства. — Дарелл говорил очень серьезно. — Мы только что получили новости от двора, и мой отец счел, что нужно безотлагательно сообщить обо всем соседям. Он разослал гонцов по округе, в пределах десяти миль, но в ваш дом я хотел приехать сам.

Следуя за мистером Шенфилдом, он подошел поближе к камину, снимая на ходу перчатки, и теперь протягивал руки к огню. Джонас поднялся и встал позади своего кресла, вцепившись руками в спинку и устремив в лицо прибывшего странно напряженный взгляд.

Черити тоже наблюдала за Дарреллом, не сомневаясь в том, что он привез плохие известия. Он едва взглянул на нее, даже без улыбки, и одно это ясно сказало ей, как глубоко он обеспокоен. Ее тетка подняла суету вокруг гостя, предлагая ему присесть, снять плащ и чем-нибудь подкрепиться, а Черити с трудом сдерживала нетерпение. Ей хотелось крикнуть, заставить тетку прекратить болтовню, чтобы Даррелл мог, наконец, рассказать им, с чем явился он в Маут-Хаус в густом сумраке зимнего вечера. Она была благодарна, когда вмешался сам Джонатан Шенфилд.

— Мадам, нам предстоит узнать важные новости, и, насколько я представляю, рассказ этот не следует откладывать, — решительно заявил он и повернулся к гостю: — Итак, Даррелл?

— Да, мистер Шенфилд, я привез дурные вести, — мрачно ответил Даррелл. — Хуже не бывает. Королю и королеве, а также всему двору пришлось покинуть Лондон. Их изгнали восставшие толпы мятежников. Сити открыто не повинуется монарху и отказывается выдать ему врагов, которые ищут убежища в его границах.

— Боже праведный! — Мистер Шенфилд опустился в кресло, глядя на Даррелла с таким видом, словно не мог поверить своим ушам. — Но почему? Что вызвало такую бурю?

— Вероятно, его величеству наконец надоела наглость палаты общин, и он решил отстранить за предательство главных зачинщиков: Пима, Хэмпдена и еще троих. Имеются убедительные доказательства их предательских связей с шотландцами во время недавней войны, не говоря уже обо всем прочем. Он намеревался лично арестовать их, но каким-то образом о его решении стало известно, и к тому времени, когда король и его приближенные прибыли в парламент, те, кого он искал, сбежали и укрылись в Сити.

— А Сити отказывается выдать их! — с вызовом произнес Джонас, его голос дрожал. — Вот это было смело! Слава Богу, они спасены!

— Скажи «слава дьяволу», и ты будешь недалек от истины, — с горечью парировал Даррелл. — Они мятежники и предатели все до одного, а магистрат и ополчение Сити, что покрывают их, ничуть не лучше! — Даррелл обратился к мистеру Шенфилду: — Плохие наступили времена, сэр, если под вашей крышей и в вашем присутствии высказывают одобрение врагам короля.

Мистер Шенфилд выглядел встревоженно. Он был миролюбивым человеком, и его мало трогали события, происходящие за пределами его собственного маленького и до сих пор безопасного мирка. Он немногого требовал от жизни: пусть только все идет так, как было всегда. У него не вызывала особой симпатии страстная преданность Конингтонов королевской власти и еще меньше — недавно обретенное пуританское рвение своего сына. Два молодых человека, пылающие такой злобой друг против друга в этой затененной комнате, при свечах внезапно показались ему олицетворением двух противоборствующих клик, готовых разорвать Англию на части. Он предпринял тщетную попытку восстановить мир между ними, понимая в то же время, что мир навсегда ускользнул из его рук.

— Это и в самом деле плохой день, Даррелл, ибо он посеял вражду между нашими семействами. Во имя Господа, давайте покончим с этим! Пусть страсти кипят в Лондоне, но ведь это не причина, чтобы подвергать опасности дружбу, прошедшую через поколения.

— Вы ошибаетесь, сэр! — холодно возразил Даррелл. — Настала пора каждому выбирать свою дорогу: с королем или с мятежниками, и никакие соображения дружбы и даже узы крови не могут воспрепятствовать этому. Думаю, что тут Джонас согласится со мной, хотя ни в чем другом мы согласиться не можем.

— Точно, — с готовностью ответил Джонас. — Лондон указал путь, и скоро вся Англия последует за ним. Привилегии будут сметены, а с ними злоупотребления, которые привели Англию на грань гибели. Язва папизма будет выжжена беспощадно, и люди вольны будут славить Господа согласно своей совести. Парламент спасет не только Англию, но всю протестантскую веру!

— Это речи мятежника и ханжи-пуританина! — с презрением сказал Даррелл. — Ты негодяй, Джонас, или просто глупец? Неужели ты действительно считаешь, что наглая чернь одержит верх над помазанником Божьим — королем и всеми, кто встанет под его знамена?

Несколько секунд Джонас стоял, глядя на Даррелла, бледный от волнения, глаза метали молнии. Весь жар, с которым воспринял он пуританскую веру, вся его личная неприязнь к Дарреллу пульсировали в его голосе, когда он с торжеством бросил в ответ:

— А ты считаешь, что нет? Ведь это не парламент бежал в панике из Лондона, а король-тиран и папистская шлюха, которую он привез из Франции и сделал нашей королевой!

Все услышали жесткий быстрый вздох Даррелла, и прежде чем кто-либо успел пошевелиться, он шагнул вперед и ударил Джонаса по лицу с такой силой, что тот пошатнулся и, споткнувшись о выбитую плитку пола, растянулся у сундука в углу. Миссис Шенфилд вскрикнула, а ее муж устремился вперед, чтобы собственной солидной персоной разнять молодых людей.

— Все в порядке, мистер Шенфилд. — Даррелл уже взял себя в руки и говорил очень спокойно, хоть и с белым лицом и холодной яростью в голосе. — Вульгарной драки не будет. Я оскорбил ваш гостеприимный дом и прошу простить меня, но ни один человек на свете не посмеет говорить так об их величествах в моем присутствии. — Он повернулся к Джонасу, который с трудом поднимался с пола, в недоумении глядя на кровь, капавшую с нижней губы: — Ты получишь сатисфакцию за этот удар, Джонас, когда и где тебе будет угодно.

Даррелл поднял свою шляпу и перчатки с табурета, где оставлял их, поклонился церемонно миссис Шенфилд и девочкам, а затем повернулся и быстро зашагал к решетке, прикрывавшей дверь. На каменном полу его сапоги со шпорами выстукивали-вызванивали воинственную музыку, одна рука лежала на рукоятке шпаги, выступавшей из ножен под тяжелыми складками плаща. Молча все наблюдали, как он уходит, пораженные до глубины души принесенной им новостью и взрывом ненависти, столь неожиданным в спокойном и тихом течении их жизни; казалось, он предвещает наступление суровых времен.

Тяжелая дверь дома захлопнулась, и только тогда Черити очнулась, стряхнула внезапное оцепенение и кинулась за Дарреллом, не обращая внимания на крики дяди, требующего сказать, куда это она собралась.