Когда деньги говорят. История монет и нумизматики от древности до поп-культуры - Фрэнк Хольт

именно поэтому они столь эффективны в качестве исторических источников. Впрочем, все вышеперечисленное представляет обычную точку зрения, которую разделяют всеми нумизматами.

Однако следует учитывать и другую сторону монет, связанную с тем, что они, кажется, имеют собственное мнение по упомянутым вопросам. Так, в художественной литературе деньги иногда наделяются человеческими качествами, обретая при этом весьма властный голос. Эта позиция является естественным следствием таких общепринятых максим, как, например, «деньги решают». Но так обстоит дело не только в литературе. Например, специалисты по финансовому планированию тоже оживляют деньги, спрашивая у своих клиентов: «Вы работаете на свои деньги или ваши деньги работают на вас?» А иногда даже просто подброшенная монета решает все наши проблемы, как это происходит, например, в начале футбольного матча или при решении спора. Вспомните, как часто в своей жизни каждый из нас отходит в сторону и позволяет думать монете? Недавние исследования, базирующиеся на теории восприятия разумом[96], показывают, что приписывание деньгам человеческих качеств и эмоций может оказать глубокое влияние даже на человеческую благотворительность[97]. Оказывается, мы хотим, чтобы у наших монет тоже была совесть.

Очевидно, что есть много способов думать о монетах не только как о безжизненных предметах. Хоть это и покажется странным, однако такой подход глубоко укоренен в нашей культуре. Так, многие американцы не поднимут монетку, если она лежит вверх орлом, как будто случайная ориентация предмета имеет какое-то космическое значение. Широко распространенный обычай предполагает, что пенни хочет, чтобы нашедший перевернул его и положил обратно, лишь после этого соглашаясь принести пользу следующему прохожему. Надлежащее понимание нумизматики требует рассмотрения одушевленной стороны дела наряду с более распространенной точкой зрения, согласно которой монеты — это только безжизненные кусочки металла. Именно с такой целью в этой главе исследуется то, что можно было бы узнать, будь монета живой.

Жизнь монеты

Старинный детский стишок о путешествии денег туда и обратно по магазинам и кабакам, среди которых был и знаменитый «Орел», оживляет картину вовлеченности монет в бесконечную суету, вызванную покупкой сегодня иголки с ниткой для портного, а завтра — кому-то эля, а кому-то риса или патоки[98]. В своем романе «Монета в девяти руках» Маргерит Юрсенар[99] рассказывает о напряженном путешествии итальянской лиры, соединившей в течение одного дня жизни художника, адвоката, врача, проститутки и потенциального убийцы Бенито Муссолини[100]. Некоторые авторы настаивают на еще большем, вопрашая: какие мысли могут быть у монет об их путешествиях? «Приключения шиллинга» Джозефа Аддисона[101], вышедшие в 1710 году, позволили монете рассказать о своих похождениях в руках художника, аптекаря, мясника, пивовара, скряги, проповедника, проститутки, солдата, повара, игрока, поэта и слепого нищего[102]. Совсем недавно нобелевский лауреат Орхан Памук в романе «Имя мне — Красный» дал возможность высказаться фальшивой золотой монете, которая так описала свою жизнь в Стамбуле: «Я поменяла пятьсот шестьдесят владельцев. В Стамбуле не осталось дома, лавки, базара, мечети, церкви, синагоги, где бы я ни побывала»[103]. На своем пути этот османский султани побывал в грязном носке крестьянина, в пропахшем чесноком рту менялы, в зарытом кувшине, в теле проповедника, в сырном круге, в дымоходах, печах, подушках, вьючных седлах и даже во дворцах Стамбула. Однако в качестве средства повествования эти монеты могут гораздо больше сказать о положении человека в обществе, нежели о себе самих.

Для большей глубины понимания нумизмат может обратиться к науке. Много лет назад нобелевской лауреат по физиологии Жак Моно[104] задался вопросом — что бы он делал, будь он электроном, живущим внутри химической реакции? Позднее Ричард Докинз из Оксфордского университета предложил нам думать о генах как о маленьких эгоистичных существах для того, чтобы лучше понять, почему гены делают то, что делают. В своей провокационной книге «Эгоистичный ген» Докинз фактически защищает практику научных персонификаций[105], заключающуюся в представлении изучаемого объекта живой автономной сущностью, что позволяет делать выводы о его поведении или объяснять его. Такая персонификация представляет собой развитие предположений, высказанных Аддисоном и Памуком, представляя деньги активными и энергичными, а не пассивными и бессильными. И хотя настоящие монеты, подобно электронам или генам, на самом деле не думают и не действуют, они действуют так, как если бы они думали. Монеты могут обладать тем, что некоторые антропологи называют «агентностью объектов», имея в виду возможность рассмотрения неодушевленных вещей как обладающих автономией и интенциональностью (то есть направленностью на некоторый предмет)[106]. Объекты различного рода «могут при определенных условиях быть личностями или действовать как личности: можно сказать, что они обладают личностью, проявляют волю, принимают определенные положения и отвергают другие, обладая, таким образом, свободой воли»[107]. Говоря в глубоком философском смысле, вещи обладают осмысленной жизнью[108].

Внутри тесной банки

Что мы обнаружим, если в качестве мысленного эксперимента заинтересуемся размышлениями монет об их собственном опыте[109]? Загляните внутрь любой из миллиона банок или коробок с мелочью, которые сегодня загромождают наши шкафы или полки (рис. 2.1), и обратитесь к их содержимому с двумя простыми вопросами: почему вы все круглые и почему вы в банке? С точки зрения монет, ответ прост — они именно то, чем они хотят быть и они именно там, где они хотят быть. Надо сказать, что такая возможность никогда не рассматривалась Аддисоном и Памуком, которые считали несомненным, что монеты томятся в банке и отчаянно пытаются из нее выбраться. По-видимому, в художественной литературе монеты жаждут контакта с человеком и ненавидят то время, когда их не выпускают в обращение. Шиллинг Аддисона описывает время, проведенное у скряги как «заточение», наполненное «невыразимым горем», потому что «мы, шиллинги, ничто так не любим, как путешествия»[110]. Вторит ему и султани Памука: «Мой страшный сон — на многие годы быть похороненным в кувшине в каком-нибудь саду под камнем»[111]. Когда же монета Памука неохотно признается в том, что является подделкой, она клянется читателю хранить эту тайну и добавляет извиняющимся тоном: «Спасибо за то, что снисходительно отнеслись к моему признанию»[112]. Романист считает, что этот артефакт не хочет быть таким, каким он является.

Но нумизмат, использующий метод научной персонификации, приходит к противоположному выводу. На самом деле, вопреки интересам своих обладателей, монеты предпочитают избегать обращения. Они абсолютно не волнуются о том, подлинные они или нет и им совершенно не доставляют удовольствие прогулки «вверх и вниз по Сити-роуд, в кабак „Орел“ и из него».