Молитвы о воле. Записки из сирийской тюрьмы - Катерина Шмидтке

— Вы везете нас в тюрьму?

— Нет! Ну что ты! — радостно ответил один из них. — Вас просто допросят и отправят в Дамаск!

Я не могла в это поверить. Между тем ребята сказали, у них нет денег на дорогу, и заплатить за транспорт пришлось нам.

В Амин Джинаи никакой допрос и не планировался, нас сразу отвели в тюрьму. Нас ждал не Дамаск, нас ждало халебское подземелье. И мы еще сами заплатили за такси, чтобы нас сюда доставили!

Мы спустились в темный подвал, то и дело проходя через решетчатые двери. Помню, я не могла идти и меня все время подталкивал в спину полицейский, тыкая кольтом, которым он хвастался товарищу в такси. От увиденного меня охватил ужас. На полу лежали грязные окровавленные люди. Они спали прямо в коридоре. Их было так много, что им приходилось лежать вплотную друг к другу. Они даже не были похожи на людей: в полумраке коридора казалось, что вокруг меня сплошная масса из шевелящихся, беспорядочно переплетенных частей человеческих тел. Все мужчины, лишь некоторые из них одеты, на остальных — только рваное нижнее белье. Когда-то белые майки и трусы от крови и пота превратились в буро-коричневые лохмотья, свисающие с истощенных от голода и побоев тел.

Резкий запах мочи, пота и плесени. Я замедлилась, чтобы попытаться найти в этом хаосе человеческий взгляд, но не смогла. Проход, по которому мы шли, был так узок, что мне приходилось постоянно смотреть под ноги, чтобы не споткнуться о чью-то случайно высунувшуюся голову или ногу. Большинство заключенных спали, остальные смотрели опустошенным взглядом в темноту вонючих углов. Везде была безнадежность.

Широкий коридор продолжался, и за решетчатой перегородкой я увидела сидящего в стороне пожилого человека. Он прижимался к стене и громко всхлипывал. Втянув шею и поджав под себя ноги и руки, он изо всех сил пытался стать как можно меньше. Большие карие глаза были влажными от слез. Я много раз видела плачущих мужчин, но их слезы всегда были от боли из-за потери родных или друзей. Этот же человек плакал от унижения и страха. Он был жалким и хотел казаться еще более жалким, и тогда я еще не понимала почему.

Меня вытолкнули через очередную решетку в довольно широкий холл, а затем — в комнату офицера-управляющего. Там у нас забрали все вещи, кроме одежды. Охранники увидели мою золотую цепочку и решили предостеречь.

— В камере дюжина воровок, а мы за пропавшие вещи не отвечаем! — сказали мне.

Но я вспомнила, с какой легкостью в предыдущей тюрьме охранники украли сто долларов у женщины из Индонезии, поэтому цепочку оставила в сумке, а медальон с ликом Николая Чудотворца решила сохранить при себе.

Наши сопровождающие подписали какие-то бумаги и, стараясь не смотреть нам в глаза, быстро удалились.

В холле в это время начали пытать человека — того пожилого, что сидел, скрючившись, в переднем холле. Я не знала, что такое бывает! Я была так шокирована, что даже не могла взглянуть на этого беднягу. Я слышала только его крик и видела яркий блеск безжалостных глаз охранника, который вел допрос. Я поняла, что это конец.

Нас повели к единственной в этой тюрьме женской камере, которая выходила дверьми в холл, где происходили пытки. Пока охранник открывал нашу камеру, я обернулась.

Старика привязали к двум доскам, расположенным под прямым углом так, чтобы его ноги были задраны кверху. На конце вертикальной доски была приделана специальная деревяшка с кожаными ремешками, которые крепили стопы и не давали им разъезжаться. Высокий здоровенный мужик в белой рубашке изо всех сил хлестал заключенного пластиковой плетью. Это был один из наших охранников. Вокруг них стояло еще пятеро полицейских. Они дышали, их плечи шевелились, происходило какое-то движение, но я посмотрела им в глаза — там не было ничего живого. Неодушевленные глаза, которые ничего никогда не чувствовали.

Старик все кричал, но это не производило на охранников никакого впечатления. Все вели себя так, как будто это былрутинный допрос.

Нас втолкнули в камеру и закрыли дверь.

В камере прямо на холодном каменном полу спали четырнадцать женщин. Они лежали двумя рядами вдоль стен. Никаких окон, матрасов, подушек. Ни даже туалета. И, несмотря на это, в комнате было так тесно, что мы не сразу сумели найти себе место. Чтобы мы смогли присесть, нескольким женщинам пришлось поджать ноги. Некоторые заключенные проснулись, и мы познакомились. Но вскоре вся камера вновь заснула, а мы все сидели и слушали, как за дверью выл и давился собственными соплями человек, пытка которого подошла к кульминации.

Только через несколько часов камера ожила, и нам рассказали, как здесь живут.

Кормят один раз в день. Все одно и то же. Картофель, хлеб, оливки, масло, иногда добавляют хумус или лябне16. Никакой горячей пищи или напитков.

— Чай запрещен! Кофе запрещен! Кипяток запрещен! — сказали нам. — Хочешь пить — к твоим услугам вода из-под крана.

За тройную цену можно купить у охранников халвы. И я еще жаловалась на охранников из прошлой тюрьмы! Здесь четырнадцать женщин мечтали о том, чтобы доесть салат из чужой миски. Здесь спали на каменном полу и месяцами не видели солнца и неба!

Мы не знали, что думать и что говорить. Темная камера, выкрашенная в тошнотворно-желтый цвет, неработающий вентилятор, развешанное у стен нижнее белье и пара одеял — вот все, что у нас было. Тараканы, вши, платяные вши — бесплатное приложение.

Нас выводили в туалет два раза в день. Мне ничего, но женщины постарше ревели от боли в мочевом пузыре. Такие прогулки в туалет давали возможность проветрить помещение, где не было ни одного окна, а также набрать из-под крана воды для питья.

Режим дня был очень прост: в шесть часов утра отключают электричество на три часа. Во второй половине дня выдают еду. Пытки круглосуточно. Это все.

Заключенному полагалось лишь сидеть в камере. Или стоять, потому что для того, чтобы ходить, места не было. Никакого движения, никаких прогулок на свежем воздухе. Из разрешенной литературы — только Евангелие и Коран.

Сегодня неделя, как мы сидим здесь. Кристине удалось уговорить охранников вернуть наши тетради. Нахед, что спала теперь рядом со мной, дала мне стержень от ручки, и у меня появилась возможность писать. Это меня успокаивало так же, как Кристину — чтение цитат из научных книг.

Наша жизнь все это время катилась в пропасть. Все началось с ВИП-автобуса и отеля, потом была официальная тюрьма, и вот