Эфирное время - Полина Дашкова

– Нет… Что вы имеете в виду? – на ее смех он ответилвежливой, недоуменной улыбкой.

– Обижаться на средства массовой информации, воспринимать ихвыпады всерьез – это медленный, но верный суицид. Такие вещи кончаютсяинфарктами, инсультами.

– Ну, тогда я тем более не понимаю, почему вы не хотите датьинтервью голландскому корреспонденту.

– Потому, что именно из таких вот теплых доверительныхразговоров и производятся мифы, дурно влияющие на общественное мнение. Особенноесли интервью выйдет в свет на таком экзотическом языке, как голландский, вдвойном переводе. Не исключено, что найдется какая-нибудь желтая газетенка,которая потом переврет мои слова как угодно. А если я вдруг не выдержу и подам всуд, то ответчик может сослаться на неточность перевода.

– Да, Елизавета Павловна, я слышал о вашей осторожности, ноне предполагал ее масштабов, – Красавченко покачал головой, – даже для меня,матерого дипломата, это слишком. Ну, хорошо, а если я дам вам гарантию, что ниодной опасной темы голландец не затронет?

– В таком случае он не профессиональный репортер.

– Как раз наоборот, он настоящий профессионал. То есть онможет интересно подать любую информацию, не обязательно скандальную.

– Для того чтобы любая, самая безобидная информациязаинтересовала публику, . в ней должно содержаться нечто скандальное или хотябы скабрезное – Это, к сожалению, закон жанра. Анатолий Григорьевич, вам это –очень нужно? – Она улыбнулась мягко, доверительно. Именно это ей больше всегохотелось узнать: чего на самом деле хочет от нее дипломат с пластмассовымлицом? Она совершенно не опасалась давать интервью. Одним корреспондентомбольше, одним меньше – не важно.

– Можно вашу сигарету? Пытаюсь бросить курить, моикончились, и вот, стреляю, – он продолжал улыбаться, но глаза сталинапряженными, колючими.

"Так-то, Анатолий Григорьевич, еще неизвестно, кто когопрощупывает в этом разговоре, – подумала Лиза, – теперь я дам вам шанс мягкоуйти от неприятной темы. Поглядим, захотите ли вы к ней вернуться? "

– Пожалуйста, – она протянула ему пачку, – но так вамникогда не удастся бросить. Скоро вам станет неловко стрелять чужие сигареты,вы опять начнете покупать свои.

– Почему вы так думаете?

– Сама проходила. Бросить курить можно тогда, когда точнознаешь, что это лично для тебя более вредно, чем питаться жирным мясом,макаронами с кетчупом, гамбургерами, сосисками, запивая все это пивом иликока-колой и дыша выхлопными газами.

– А, я все понял. Вы потому так отлично выглядите, что неедите всего, что перечислили?

– Правильно, – кивнула Лиза, – но я курю и дышу выхлопнымигазами.

– Жалко, с нами нет сейчас Давида Барта с диктофоном. Онбудет звонить мне завтра утром, а я так и не знаю, что же ответить.

– Вы не объяснили мне, зачем это лично вам нужно? –напомнила Лиза. – Почему вы так долго и серьезно уговариваете меня встретитьсяс этим голландцем? Он ваш близкий друг? Родственник? Он обещал вам какую-тоответную услугу?

– Да, о вашей жесткости я тоже наслышан, – пробормоталКрасавченко, – нет, Давид Барт мне не друг, не родственник, и никаких ответныхуслуг я от него не жду. Все проще. Все на уровне приятельского трепа. Я обещалуговорить вас. Люблю выполнять обещания. Даже те, которые даны на уровне трепа.

– Даже те, которые даны за другого человека?

– Ну ладно, я поступил опрометчиво. Не думал, что для васэто так серьезно.

– Да, для меня это серьезно. – Лиза встала. – Наверное, нампора в гостиницу, Анатолий Григорьевич.

– Жаль. Очень жаль. Ну, на «нет» и суда нет. Отказаться отинтервью – ваше – право.

Помогая ей надеть пальто, он ненароком потерся щекой о ееволосы.

* * *

– Мне нужно сделать анализ крови! Меня чем-то накачали!Время идет, вещество может рассосаться! Не останется следов! Я не убивал, меняподставили! Я должен позвонить жене! – пока его везли в милицейской машине,Саня упрямо, как сумасшедший на митинге, выкрикивал эти фразы, но не получалникакого ответа, кроме «Заткнись, не ори!».

Потом безнадежно, еле слышно нашептывал, как молитву, что позакону ему положен адвокат, что стрелять он не умеет, а даже если бы умел, тобыл без сознания, и вообще он понятия не имеет, как оказался в чужом подъезде.Он и адреса убитого точно не помнит, а записной книжки при нем не было, ивообще какого черта его понесло бы глубокой ночью куда-то, кроме собственногодома?

Самое скверное, что он действительно ничего не могвспомнить. Весь прожитый день тонул в какой-то мучительной мути. Если утро ещекое-как высвечивалось, раскладывалось на детали, то вечер терялся вовсе. Онсумел вспомнить, что утром был у него телефонный разговор с Вовой Мухиным,причем разговор странный, неожиданный, важный, и вроде бы это имело отношение квечеру, но о чем они говорили, Саня забыл напрочь, и с дальнейшими событиямителефонная беседа никак не сплеталась. Он старался проследить мысленно весьпрожитый день, час за часом, и не мог. Это вызывало у него потную липкуюпанику. Оттого, что вспомнить было необходимо, события все стремительнейпутались в голове.

Такое однажды случалось. В институте на третьем курсе вовремя зимней сессии он умудрился получить «неуд» на экзамене по физике, хотябыл готов и отлично знал ответы на оба вопроса в билете. Он легко и быстронабросал план, не дожидаясь вызова, отправился отвечать. Но стоило емуоказаться у стола экзаменатора, и что-то произошло. Он молчал как рыба. Онзабыл все, вообще все. Мучительно пытался выдумать первую фразу или хотя быслово, с которого можно начать, но не мог, как будто вообще разучился говоритьпо-русски.

Позже ему объяснили: такое бывает. Даже существуетспециальное понятие в психологии – экзаменационный ступор. У совершенноздорового человека от усталости и нервного перенапряжения что-то тамсрабатывает в мозгу или, наоборот, не срабатывает. В общем, гипофункция памятисвязана с диффузной задержкой мысли. Это он сам прочитал в дореволюционномучебнике психиатрии, который валялся у бабушки в глубине книжного шкафа.Прочитал и успокоился, понял, что он пока еще не псих. Экзамен пересдал на«отлично»,

Но сейчас не экзамен. Забывчивость чревата не лишениемстипендии, а лишением свободы, что, собственно, уже и произошло. Дальше будеттолько хуже.

Сначала его привезли в районное отделение милиции. В«телевизоре», в прозрачном зарешеченном загончике для задержанных, соседями егооказались шальные, накаченные наркотиками подростки, парочка тихих бомжей икакой-то совсем бешеный пожилой мужик, взятый за изнасилование десятилетнейдевочки.