Жизнь, отданная борьбе - Владимир Карлович Осипов

но просто потому, что сами крестьяне-армяне не хотели этого. Мирзоян за это время при помощи дашнаков-учителей подготовил почву и провел вопрос в Заккрайкоме. С этого момента отношения крестьян-армян и тюрок-крестьян резко обострились. Дальше идет вопрос о нагорной части Гянджи и т. д. В Азербайджане дашнакская политика идет вовсю» [25, 251]. Есть ли более гнусная клевета, чем эта? К счастью для Карабаха будущий отец народов не придал значения словам Нариманова, видимо, был занят более важными делами.

Между тем Баку усиливал политический и экономический гнет на карабахских армян. В особенно тяжких условиях оказались армяне Северного Карабаха, которых преследованиями и дискриминацией хотели заставить отказаться от идеи присоединения к автономии своих собратьев. В 1925 году группа активных деятелей Северного Карабаха направила письмо в ЦК РКП(б) с мотивированной просьбой о включении края в состав Автономной области Нагорного Карабаха. Письмо было доставлено в Москву М. Осиповым [22]. ЦК РКП(б), по всей видимости, передал его на рассмотрение Заккрайкому, комиссия которого в августе того же года посетила селение Верин-Шен (тюркизированная форма — Верхний Аджакент) исторической области Гюлистан. Это видно из примечательного архивного документа, озаглавленного «Сводка ОГПУ по землеустройству». Адресатом «Сводки» был ЦК ВКП(б), время его составления — август 1925 года. «В селе Верхи. «Аджакент, — говорится в «Сводке» со ссылкой на информаторов Алексеева и Антонова, — на собрании с участием представителей от Заккрайкома основным в выступлениях крестьян-армян было: «Азербайджанское правительство не обращает внимания на армянские села, присоедините нас к автономной области Нагорного Карабаха <… > Недавно в село Карачинар приезжал зав. Уземотдела Мамедов с намерением провести из реки Карачай канал для поливки мусульманских полей. Когда армяне его спросили, почему он так делает, ибо он разрушает их сады и дворы, последний ответил: “Правительство мое, земля и вода мои, как хочу, так и делаю” <… > Комиссии Заккрайкома было подано 14 мирских приговоров от 14 армянских сел с просьбой о присоединении к Нагорному Карабаху <… > Имеются сведения, что армянские села 10-го участка: Карабулах, Кущи, Армавир (так в тексте, правильнее — Кущи-Армавир. — авт.), Азат, Чайкенд, Аджижкент и Аблах также хотят присоединиться к Нагорному Карабаху» (Документ приведен на сайте www.auditorium.ru/books/469/p_31.htm со ссылкой на РЦХИДНИ. 17–87–196–10 (РЦХИДНИ — Российский Центр хранения и изучения документов новейшей истории).

Комиссия Заккрайкома выслушала крестьян, приняла у них «мирские приговоры», и все на этом закончилось. Вопрос о присоединении Северного Карабаха к автономной области в дальнейшем не единожды еще поднимался местными армянскими деятелями. Но каждый раз — безрезультатно. Известно, например, о посещении в 1926 году делегации из 15 представителей Северного Карабаха Степанакерта с целью обсуждения этого злободневного вопроса с руководством области. По возвращении из Степанакерта все 15 делегатов были арестованы, и вопрос на этом был закрыт [10, 34].

В 1930 году Азербайджан под видом административно-территориальной реформы нанес свой очередной и один из самых тяжелых ударов по Северному Карабаху, разобщив, раздробив его на пять вновь учрежденных административно-территориальных единиц — районов: Шамхорский, Гетабекский, Дашкесанский, Наримановсий (в дальнейшем Ханларский) и Шаумяновский (до этого территория края в основе своей входила в состав Гянджинского и отчасти Шамхорского уездов). Суть этой реформы исчерпывающее описывает известное выражение — «разделяй и властвуй». Административная разобщенность делала край намного уязвимее перед происками Баку и слабее — в противостоянии им. В последующем границы вышеназванных районов не раз перекраивались с целью увеличения в них доли тюркского (азербайджанского) населения, и как следствие — доли азербайджанцев в партийных и административно-хозяйственных органах. К концу 1950-х годов указанная цель в основном была достигнута: азербайджанцы составляли большинство населения во всех названных районах за исключением Шаумяновского, который охватывал значительную часть исторической области Гюлистан, непосредственно гранича с Автономной областью Нагорного Карабаха.

Но вернемся в начало 1930-х годов. Начиная с этого времени, Азербайджан резко поменял тактику борьбы с неугодными армянскими руководителями местного уровня. Вместо увольнений с работы, исключений из партии, арестов, ссылок и расстрелов стал применяться откровенно уголовный террор. В 1931 году при невыясненных обстоятельствах были убиты активисты Шаумяновского райкома партии Артем Акопян, Рубен Будагян, Исраэл Авакян и Филатов. А 27 января 1932 года по району разнеслась трагическая весть о «самоубийстве» М. Осипова. Новость была столь ошеломляющей и неожиданной, что в народе тут же родилось убеждение, что неугодного для азербайджанских властей борца просто устранили. В самоубийство не верил никто. Находящиеся в нашем распоряжении архивные документы убеждают нас в правоте народа.

Итак, узнав о трагедии, райком партии, не дожидаясь проведения следственных действий, телеграфирует в ЦК Компартии Азербайджана: «Двадцать шестого самоубийством кончил жизнь подпольный коммунист-организатор Гянджинской организации, бывший студент красной профессуры Осипов Мадат. Райком. Нерсесян» [7, л. 5].

Из текста телеграммы не ясно, какого числа она была отправлена, однако 1 февраля с ней знакомится заведующий орготделом ЦК Гуревич. На следующий день секретарь того же отдела направляет телеграмму следственным органам (по всей видимости, НКВД) со следующей припиской: «Согласно распоряжения (так в тексте. — авт.) т. Гуревича пересылается Вам копия телеграммы из Аджикента для расследования» [7, л. 5]. И в тот же день начальник следственного отдела НКВД молниеносно находит некоего Эфендиева и, основываясь на его показаниях, заключает, что в случае с гибелью Осипова действительно имело место самоубийство. Из показаний свидетеля Эфендиева следовало, что погибший в течение последних 6 лет страдал от тяжелый формы туберкулеза, постоянно лечился, но безуспешно. Отчаявшись перебороть недуг, он, очевидно, и свел счеты с жизнью. Таково было мнение, точнее, убеждение следствия. Но для соблюдения формальностей и подтверждения данной версии на место происшествия была направлена следственная группа во главе с неким Эюбовым [7, л. 5]. Между тем, версия о самоубийстве была состряпана столь спешно, что ее авторы не удосужились проверить, какой именно болезнью болел Осипов. Туберкулез, одну из страшных болезней того времени, «обнаружили» у него лишь затем, чтобы сделать версию о самоубийстве убедительной.

Но миф о роковом недуге родился все же не на пустом месте. Обратимся к документам. В феврале 1926 года после окончания Института народного хозяйства имени Плеханова у М. Осипова обнаруживается нервное переутомление, требующее санаторного лечения. За отсутствием материальных средств он обращается за помощью в правление упомянутого выше «Закземлячества» (секретарь Лекишвили). Это объединение в свою очередь направляет в ЦК Компартии Азербайджана следующее неуклюже составленное, косноязычное ходатайство:

«Секретариат VK НКП (б) тов. Караеву

Фракция Правления Закземлячества рассмотрев заявление тов. Осипова М. Б. об оказании ему материальной помощи для поддержания здоровья, т. е. об отправлении его в нервнопсихиатрический санаторий, что показывает диагноз врачей <…> фракция