Жизнь, отданная борьбе - Владимир Карлович Осипов

ему поэт 24 марта направил телеграмму о своем видении причин и характера восстания. В этой телеграмме говорилось: «Познакомившись с обстановкой на месте, я убедился, что наши представления о событиях в Армении не соответствуют действительности. Движение началось среди крестьянства и распространилось до Еревана, потянув за собой интеллигенцию <…> Считаю необходимым сообщить, что после переворота в Армении не расстрелян ни один коммунист и ни один военнопленный. Если потребуются дополнительные сведения, прошу вызвать меня к радио, и я дам Вам нужные сведения» [26, 170].

Впоследствии послушные партийные историки сотворили миф о том, что февральские событие были хорошо организованной авантюрой партии «Дашнакцутюн», желавшей при поддержке Антанты восстановить старые порядки. В реальности же имел место выплеск народного негодования и отчаяния, порожденных человеконенавистнической властью отребья, гордо именовавшего себя Ревкомом. Немаловажным является и свидетельство Туманяна о том, что восставшее не опустились до братоубийства — ни один коммунист или военнопленный не был казнен ими. Поэт, в отличие от историков, лгать не мог.

В дополнительных сведениях Туманяна Орджоникидзе и другие большевистские руководители не нуждались. XI армия перешла в широкое наступление. 12 апреля пал Ереван. 20 апреля восставшие отступили в Зангезур, где еще 25 декабря 1920 года Нжде провозгласил Сюникскую Армянскую Республику.

Вернемся к Мадату Осипову. Как уже было сказано, в это время он находился в Москве, где работал в одной из столичных партийных организаций. Здесь он познакомился со своей будущей супругой Лидией Ратовой. По воспоминаниям Лидии Арсентьевны, сначала ее родители были не в восторге от выбора дочери, однако упорство карабахца взяло вверх (В нашем распоряжении находится небольшой отрывок из воспоминаний Л. Ратовой-Осиповой, любезно предоставленных нам ее внуком — проживающим в Москве В. М. Осиповым). В конце мая Мадат, уже сочетавшейся браком с Лидией, неожиданно для всех объявил ее родным о намерении вернуться на родину. Решение неординарное, если учесть, что в Москве были и перспективная работа, и уже налаженные связи. Чем было оно вызвано? В своих воспоминаниях Лидия Ратова-Осипова пишет: «На настойчивые просьбы отца объяснить причину своего странного решения, он ответил: “на Кавказе попираются принципы Ленинской национальной политики. Я должен быть со своим народом. Уже написал заявление в Московский городской комитет с просьбой отпустить меня с соответствующей характеристикой в Ганджу"». Наивный человек! Откуда было ему знать, что главным попирателем так называемой ленинской национальной политики являлся сам Ульянов-Ленин…

Как бы там ни было, в июне 1921 года Мадат возвращается на родину и в конце того же месяца назначается заведующим агитационным отделом Ганджинского уездного комитета партии и, одновременно, — главным редактором газеты «Красная Ганджа» [7, л. 3].

В июле обстановка в Карабахе резко обострилась в связи с известным решением Кавбюро от 5 июля. В селениях происходили организованные акции протеста, принимались коллективные решения, писались письма-ходатайства об отмене несправедливого решения. Одно такое письмо, адресованное Ленину, Сталину и Троцкому, было написано в селении Карачинар. Под ним подписались М. Осипов, С. Абрамян, К. Сагателян и другие [22].

Азербайджан, чувствовавший себя полновластным хозяином положения, предпринимал все дозволенное и недозволенное для сдерживания нарастающего вала народного недовольства. Полузабытые набеги татар на армянские селения стали почти нормой. Особенно доставались селениям, в которых протестные настроения были ярко выражены и сильны. Из Баку в армянские уезды направлялись эмиссары (часто армяне) с установкой убедить карабахских армян, что им лучше и выгоднее будет находиться под властью Азербайджана. Деятельность этих эмиссаров, методы, которыми они действовали, и аргументы, которыми оперировали, прекрасно иллюстрирует следующий примечательный архивный документ. Это «Протокол заседания чрезвычайного съезда советов 2-го участка Шушинского уезда по Карабахскому вопросу» [15, 66–68]. Данное заседание состоялось 1 августа 1921 года, и в его работе принимал участие (а возможно, и явился инициатором его проведения) высокопоставленный партийный работник из Баку Левон Мирзоян, родом из карабахского селения Ашан. Характерны его суждения по животрепещущим, болезненным для карабахского крестьянства, из лона которого вышел и он сам, вопросам. В пересказе составителя протокола Мирзоян «…находит, что разбои имеют место во всех участковых уездах и лишены совершенно национальной подкладки, как кажется многим из крестьян. Указывает, что сразу невозможно ликвидировать бандитизм, уже приняты меры, но необходима и поддержка населения…» [15, 67].

Получается, что живущий в Баку Мирзоян знает о характере набегов больше, чем страдающий от них карабахский крестьянин. Если набеги лишены «национальной подкладки», то почему их объектом неизменно выступают армянские селения? И что означают слова «необходима поддержка населения»? Не то ли, что в случае принятия власти Азербайджана набеги прекратятся?

Оригинально звучит и обоснование Мирзояном необходимости передачи Карабаха Азербайджану, «…тот (Мирзоян. — авт.) объявляет, что вопрос (карабахский. — авт.) не ставится на обсуждение официально, а с целью познакомиться с мнением крестьянства. Товарищ доказывает, что с экономической, духовной (? — авт.), политической (? — авт.) и национальной (? — авт.) точек зрения Карабах тесно связан с центром Азербайджана, г. Баку. Эти факторы уже предрешают вопрос, к какому политическому образованию мы должны отнести Карабах…» [15, 68].

«Обоснования» Мирзояна не произвели впечатления на делегатов. Выступивший от их имени делегат Петросян заявил: «…просто никто из делегатов не желает высказаться, хотя всем известно желание крестьянства быть присоединенными к Советской Армении» [15, 68].

Данный пример мы привели для наглядности. Чрезвычайные заседания (собрания, совещания), подобные этому, происходили по всему Карабаху. Фамилии Мирзоян и Петросян в известном смысле можно рассматривать как имена нарицательные, для обозначения в первом случае откомандированных из Баку «интернационалистов»-агитаторов, во втором случае — смело оппонирующих им местных интеллигентов.

Но в чем была необходимость использования этих агитаторов, чем обусловливалась сама агитация среди карабахского крестьянства? Ведь имея такой мощный репрессивный аппарат, как армия, ЧК, татарские банды, наконец, Азербайджан мог просто навязать Карабаху свою власть, тем более что протесты карабахского крестьянства носили вполне мирный характер, без перспективы перерастания в вооруженный конфликт. С этой точки зрения деятельность Мирзояна и прочих эмиссаров была лишена всякого смысла. Зачем убеждать, когда можно было навязать? Но смысл все же был. И заключался он, как бы неожиданно это ни звучало, не в реализации решения Кавбюро, а в затягивании его реализации. Напомним, что согласно решению Кавбюро Азербайджан должен был отделить всю нагорную часть Карабаха в отдельную автономную область. Исполни Баку это решение буквально, территория новообразованной области простиралась бы от берегов Аракса на юге до предместий Гянджи на севере, от границ Советской Армении на западе до Муганской равнины на востоке. Образование армянской автономии на такой значительной по меркам Закавказья территории в планы Азербайджана не входило. Поэтому дело надо было спустить