И грех, и смех - Левсет Насурович Дарчев

братьями пришел в твой дом просить руки твоей дочери.

Гаджалим застыл и продолжал сидеть с открытым ртом, от неожиданности не в силах произнести

ни слова.

– Это будет богоугодное дело, Гаджалим-халу, –

продолжил другой, видимо, младший брат Керима.

Из-под папахи из овечьей шкуры на Гаджалима

смотрели карие глаза, которые разделял нос с горбинкой.

«Он тоже хочет убедить меня в богоугодном

деле», – успел подумать Гаджалим.

– На все воля Аллаха, Керим, – наконец выдавил Гаджалим. – Я и не думал, что моя дочь такая

уже большая, и ее можно выдать замуж. – Время так

быстро бежит, и я не замечаю, как все меняется. – Я

не знаю, что и сказать.

46

– У нас славный и уважаемый род, Гаджалим-халу, – вмешался в разговор третий с квадратным лицом. – Вы не пожалеете – мы будем беречь

ее как зеницу ока. Мы, прежде чем придти в ваш

дом, долго думали и решили, что наше объединение станет хорошей основой для дружбы двух сел.

«Этот косой еще и политик, – подумал Гаджалим, – складно говорит».

– Я не могу дать вам ответ сразу, – вежливо

произнес Гаджалим. – У меня есть старший брат. Я

должен обсудить это.

– Конечно, конечно, – согласно кивнул Керим. –

У нас есть время, и мы можем подождать.

Гаджалим склонил голову в нерешительности.

Он понимал, что это хороший вариант, чтобы обзавестись родственными отношениями с состоятельным родом: у его сыновей будет хорошая опора и

поддержка, а у дочери будет обеспеченная жизнь.

Вдруг дверь в гостиную приоткрылась и появилась голова Хадижы.

– Извините, – произнесла она робким голосом. –

Гаджалим, можно тебя.

Она увлекла мужа в дальний угол коридора.

– Они пришли засватать Пержиан? – спросила

она немедля.

– Да, – коротко произнес Гаджалим.

– Ты уже решил? – Хадижа смотрела в глаза

мужа.

– Нет еще.

– И не думай!

Гаджалим нахмурился.

– Почему?

Хадижа молчала, она не знала, как это сказать

мужу… Она проглотила комок.

– Ты знаешь сына Габиба, Джабраила?

– Знаю.

– Он примчался только что и…

– Что «И»?

47

Хадижа подняла глаза полные ужаса на мужа.

– Он сказал, что если вы выдадите ее замуж, то

он ее сегодня же похитит, – произнесла Хадижа

дрожащим голосом, – она в подавленности опустила голову.

Гаджалим пришел в ярость – его зубы заскрежетали.

– Он, сын Габиба, будет диктовать мне условия.

Я убью его. – Гаджалим, забыв, что дома у него

гости, направился за ружьем. Хадижа выступила

вперед и взмолилась.

– Гаджалим, я тебя умоляю, не делать этого. Не

надо пачкать себя кровью. И… – она сделала паузу. –

О дочери подумай.

– Что! – громко прокричал Гаджалим, теряя самообладание. – Что ты говоришь. Моя дочь…

Гости, тихо сидевшие в гостиной, глядя друг

на друга и безучастно шаря глазами по интерьеру

комнаты, услышали глухой выстрел, затем окрики:

«Остановись! Не надо убивать!» – и они переполошились. Младший аж подпрыгнул на месте и тупо

уставился на старшего брата.

– Что такое? – выдавил он с открытым ртом и

скосившимися от страха глазами. – Он хочет нас

убить. Уходим!

В коридоре шум усиливался.

Братья вскочили и один из них сунул голову в

проем двери и застыл.

– Пустите меня, – кричал Гаджалим, вырывая

ружье из рук жены и подоспевшего сына. На полу

лежали осколки разбитого пулей глиняного кувшина, залитые его содержимым – молоком.

Гости молча прошмыгнули мимо разбушевавшегося не на шутку хозяина дома, опасливо глядя

по сторонам, быстро отвязали лошадей и дали деру.

– Слава богу, – сказал младший, вздыхая с облегчением, – успели унести ноги живыми. Ей-богу,

эти курахцы, я всегда говорил, ненормальные каки-

48

е-то. Расскажи кому – не поверит: всего-то хотели

засватать его дочь, а он в ружье. Нет, я больше в

Курах за невестой – никогда, брат. Так что, давай

ищи невесту где-нибудь в другом месте, но только

не в Курахе.

Сенокос

Гаджалим долго не мог прийти в себя от ярости,

когда какой-то сопляк бросил ему вызов и поставил условия. Коса Гаджалима скользила по траве

со свистом, и он после каждого взмаха шел на один

шаг вперед. Разбираясь со своими мыслями, куда

глубоко впутался сын Габиба, он то и дело останавливался, опираясь на косу и глядя на село.

– В чем дело, папа, ты устал? – спросил Хидир,

приблизившись к нему и сделав последний взмах.

– Не могу успокоиться, – прошипел Гаджалим,

мотнув головой. – Еще никто не позволил себе так

поступить со мной – прийти ко мне домой и сказать:

«Я украду твою дочь». – Хидир стоял с опущенной

головой, не желая нарушить разговор отца с самим

собой. – Ты хоть знаешь его, этого Джабраила?

– Да.

– И что ты можешь сказать о нем?

– Высокий парень с зелеными глазами…

– Подожди, подожди, – оборвал его отец. –

Меня не интересует цвет его глаз. Ты мне скажи,

что за семейство.

– Что он, что его отец – трудолюбивые, отзывчивые люди, – поведал Хидир, разжевывая длинный, свисшийся к подбородку стебель травы. –

Еще, Джабраил с характером – никому не даст себя

в обиду.

– Тогда, почему они такие бедные?

– Не знаю, папа, – признался Хидир. – Может,

они просто невезучие. Недавно у них сгорел сарай,

49

и им пришлось продать всю живность. К тому же,

папа, богатство в таких делах – не главное. Бедность может подкрасться в любой дом.

– Хватит, хватит, – Гаджалим гневно остановил

сына, подняв руку. – Уму-разуму меня учишь. Никто не сможет мне доказать, что бедность лучше,

чем богатство.

– Я не это имею в виду, папа, – Хидир продолжал отстаивать свою точку зрения. – В обществе

людей ценят не по количеству денег, а по их отношению к другим людям. Ну, например, возьмем

Рамазана Гасанова, директора школы, который

первым в селе получил высшее образование. Он, я

бы не сказал, что богатый, но смотри, каким уважением пользуется в селе…

– Он стал твоим учителем, сынок? – с возмущением произнес Гаджалим. – Ты несешь какую-то

галиматью.