И грех, и смех - Левсет Насурович Дарчев

его на балконе второго этажа. Но, когда

беспокойный Сергей топором ранил себе ногу и

его увезли в больницу в Хучни, Месей заскучал и

захотел разделить его боль.

Он больше всего на свете боялся грома. Он, как

преследуемый зверек, с округлившими от страха

глазами прятался по углам дома, а бабушка Бегги,

пользуясь моментом, добавляла страху в воспитательных целях: «Если не будешь слушаться, отдам

тебя бабе-Яге».

После дождя наступало радостное время. В резиновых галошах на босу ногу он определял глубину всех луж в окрестности, хотя каждый раз

получал от матери взбучку за порванные галоши и

мокрые штаны: детское желание все познать было

сильнее всякого наказания.

Во дворе стоял аппетитный запах хлеба. Бабушка, значит, там – под навесом, где с покрасневшим

от жара лицом достает хлеб из тандыра, мажет его

29

верх взбитым яйцом и кладет под скатерть, чтобы

не засох.

Месей в блеклой сорочке без рукавов, залатанных брюках и в галошах едва появился в проеме

двери, как бабушка Бегги протянула ему корочку

горячего хлеба с вечным запахом детства.

– На, сынок, – предложила она, отводя лицо

и глаза от жара и дыма. – Кувшин с молоком на

балконе.

– Ба.., – я не хочу, – отказался Месей. Ему сейчас

было не до хлеба – его ждали дела куда поважнее.

Месей все время жалел бабушку, потому что

она была слепая на один глаз. Глаз она потеряла

в карьере от осколка камня, который выскочил изпод кувалды деда. За что нужно было так ее обидеть, если она такая добрая, красивая, справедливая. Она была родом из села Жагтил, и когда шла в

гости к своей родне, она всегда брала его с собой.

– Смотри, сынок, далеко не уходи, – напутствовала Бегги внука. – И днем волки могут появиться.

Месей уже чувствовал себя достаточно большим, чтобы не бояться волков среди бела дня и догадывался, что бабушка специально пугает, чтобы

он не уходил далеко от дома. У него в последнее

время был один маршрут – на свалку, которая находилась в пятидесяти метрах от дома, где можно

было найти все что угодно, чтобы изготовить самокат. Но недавно у него появился конкурент –

соседский мальчик по имени Абдул, который был

старше него на два года. Проблема была в том, что

и он изготавливал самокат, так что то, что находил

один, обязательно нужно было и другому.

– Что ты ищешь? – спросил Абдул у Месея,

когда они столкнулись лбами на склоне свалки. На

солнце он всегда закрывал один глаз.

– Подшипник, – сказал Месей. – А ты?

– Гвозди, – сказал Абдул. – Мне сегодня труднее, чем тебе – они мелкие и их труднее находить.

30

– Зато их много, – вставил Месей. – А подшипника здесь может не быть, – с огорчением добавил он.

Вдруг внимание обоих привлек большой предмет, который валялся у подножья свалки. Недолго

думая, оба рванули вниз. Это была гармонь, брошенная сельским музыкантом и канатоходцем Шаабазом. Месей, хоть и был младше Абдула на два

года, добежал до гармони быстрее и вцепился в нее

костлявыми пальцами.

– Это моя! – сказал он. – Я первым ее взял.

– Нет, – громче него прокричал Абдул. – Я ее

первым увидел.

Завязалась ссора, но никто не хотел выпускать

из рук гармонь – она растягивалась и сжималась,

играя нескладную музыку.

На крики Месея пришла обеспокоенная бабушка Бегги. Она увлекла их за собой во двор. Никто из

мальчиков не хотел уступать друг другу. Великая

находка для маленьких сердец.

– Значит так, дети мои, – начала разбирательство бабушка. – Чтобы вы не ругались, я предлагаю: один день пусть гармонь находится у Месея…

– Нет, – гневно прокричал Абдул с диким

взглядом.

– Тогда, – Бегги обратила взгляд на Месея, который мертвой хваткой держался за клавиатуру. –

Пусть сегодня поиграет Абдул, а…

– Нет, – заревел Месей. – Это моя.

Бегги не узнавала детей, они стали как звери с

добычей.

– Значит, остается один выход, – произнесла Бегги и заковыляла домой.

Она вернулась с большими ковровыми ножницами. Она заставила детей растянуть гармонь на

всю длину, затем палкой отмерила середину и запустила лезвие ножниц внутрь. Мальчики молча и

с изумлением следили за тем, как бабушка разрезала гармонь пополам.

31

Дети, каждый увидев в своих руках свою часть,

вначале обрадовались. Абдул, счастливый, тут же

исчез со своей половинкой.

Месей, успокоившись, разглядывал свою половину в полном недоумении – до него только начало

доходить, что гармони больше нет.

– Ба.., что ты сделала? – Слезы уже подступили

к глазам, и он был готов расплакаться.

– Ничего, сынок, – поучительно произнесла старая Бегги, – все по нашей табасаранской поговорке: кто хочет всего, остается без ничего.

.

32

НАМЕК ДА НЕВДОМЕК

Невыспавшийся пятиклассник Вова и его отец,

Александр, всеми уважаемый фермер на селе, безропотно сидели на кухне за стеклянным столом в

ожидании завтрака. Каждодневная вынужденная

процедура.

Сейчас войдет мать в фартуке с подносом в

руке и улыбкой на лице. Она скажет: «Приятного

аппетита, мальчики. Что, проголодались?»

Но не тут-то было: она вошла молча и с треском

водрузила тарелку с яичницей перед Вовой. Это

стало для Вовы и тем более для мужа полной неожиданностью.

– Мама, ты что? – испуганно, с широко открытыми глазами проронил Вова, хлопнув глазами.

Отец выпрямился на стуле.

– Я – ничего, – громко произнесла мама. Ее голубые глаза сверкали, нежные черты напряглись. – А

вот ты что? Я тебя родила, вырастила, кормлю, а ты…

– Ма-ма, – протянул Вова в недоумении. – Что

случилось?

– Математика – пять, – продолжала Света. – Английский – пять, а русский – три. Можешь объяснить?

Вова поднял многозначительный взгляд из-под

длинных пушистых ресниц на отца, как бы выводя

его на чистую воду.

Светлана тоже переметнула взор на мужа, догадавшись, где собака зарыта.

– Подумаешь, русский – тройка, – начал оправдывать отец, заступаясь за сына. – Математика

нужна, чтобы считать деньги, английский – для

бизнеса. А русский, что его учить – он и так