Спаситель - Иван Прохоров

class="p1">– … путем частичного сложения наказаний…

Проклятый заяц грозил пальцем. Завадский протянул к нему руки, пытаясь схватить за шею.

– … назначить Завадскому Филиппу Андреевичу наказание…

Конвоиры двинулись в его сторону.

Это называется гондон, дружище. Использованный гондон, его же просто выбрасывают в урну.

– …в виде лишения свободы сроком девять лет с отбыванием наказания в колонии строгого...

– Соблюдайте тишину!

Заяц исчез, и больше не вернется, но он успел сделать свое главное дело. Новый призрак вышел из тумана – нахальная улыбка, небесно-синие глаза. Такие же как у его дочери.

– …взять под стражу в зале суда.

– Всем покинуть помещение! – закричал конвоир, доставая наручники.

Поначалу он еще буянил и что-то кричал, игнорируя болезненные тычки конвоиров и даже когда на лестнице «знак вопроса» хорошенько огрел его по почкам, Завадский не унимался. Только на улице, на подходе к небольшому автозаку, забитому бандой черных риэлторов, он вспомнил о Виктории и сник.

Зря послушал эту дуру, это ведь и есть малодушие, мог бы на худой конец напиться.

У автозака кучковались журналисты. На Завадского они смотрели с заинтересованным отвращением и совершенно беззастенчиво, как будто наручники на руках автоматически лишили его статуса не просто гражданина, но и человека. Так откровенно пялятся обычно на зверей в зоопарке. Кто это, интересовались журналисты, и не дожидаясь ответа целились в Завадского объективами своих фотокамер.

Особенно усердствовал худощавый мужичонка в жилетке как у Вассермана с седой бородкой клинышком. Завадский видел его на городских праздниках, в окружении мэра при его публичных выступлениях на местном телеканале и даже один раз в ВУЗе он фотографировал ректора за кафедрой. Мужичонка беспрестанно щелкал своим фотоаппаратом и все норовил сунуть объектив чуть ли не в лицо Завадскому, будто тот был каким-то неодушевленным истуканом. Наверное, это было опрометчиво с его стороны. Заяц хотя и поздно, но все же умер. У самых дверей автозака Завадский изловчился и точным ударом ноги выбил фотоаппарат из рук мужичонки. От неожиданности тот встал как вкопанный, глядя как дорогая техника, описав дугу с душераздирающим треском приземлилась на асфальт, успев сделать последний кадр – перекошенное улыбкой лицо бывшего преподавателя.

В автозак Завадского буквально закинули как полено, он кое-как поднялся и втиснулся с краю, беспардонно потеснив долговязого мужчину по имени Леха Геденос, который собственными руками задушил троих пьяниц и двух одиноких пенсионеров.

– Кто это? – поинтересовался Леха у румяного конвоира.

– Профессор епте.

– Погоняло что ли?

– Ага. – Усмехнулся конвоир и захлопнул дверь.

Автозак вырулил на Подлесную улицу и помчал вдоль лесопарка. Завадский начал уставать от потока брани. Заметив, что он единственный из задержанных был в наручниках, Завадский выдохнул и стукнул затылком в стену. Движение успокаивало. Черных риэлторов он уже интересовал мало – с жадностью, обусловленной дефицитом личных встреч, они обсуждали стратегию при предстоящих апелляциях. Лидером у них судя по наибольшей активности в вопросах спасения собственной задницы был мясистый мужик, напоминавший помятого чиновника средней руки.

Завадский закрыл глаза и в следующую секунду ударился макушкой о потолок кузова. Все завертелось перед глазами. Он потерял сознание, а когда очнулся, в глаза бил яркий свет, потому что задняя дверь автозака отсутствовала. Перед проемом лежал мясистый мужик с неестественно повернутой шеей. Его загородила тень. Завадский зажмурился от яркого света и вдруг понял, что руки его свободны. Он уперся ими о чье-то тело и увидел, что цепь, крепившаяся к правому фиксатору сломана. В правом запястье – жгучая боль под впившимся в разбухшую руку браслетом.

Болело в правом боку и сильно ныло плечо. Завадский подвигал ногами и поняв, что они целы поднялся, переступил через тело и вдруг заметил, что в автозаке явно стало свободнее. Выбравшись, он осторожно обошел отлетевшую дверь с осколками стекла, стараясь не глядеть на тело справа. Улица была совершенно пустынна. Только где-то в отдалении слышались звуки сирены. Завадский поглядел в обе стороны. Кабина автозака почти целиком смята, под острым углом к нему расположился красный внедорожник «Тойота РАМ 4» со смятой боковиной и спущенным правым колесом. Водительское стекло заслонял поднимавшийся от капота черный дым. В тиши пищали датчики, и кто-то постанывал. Завадский поглядел в сторону леса и заметил две фигуры, удалявшиеся вглубь. Одна из них заметно прихрамывала.

– Братан, помоги! – раздалось за спиной. – Ногу придавило.

Завадский обернулся, увидел вытянутое над бортом автозака лицо Лехи Геденоса, и флегматично шмыгнув носом неспешно подошел к нему.

Леха протянул к нему руку, Завадский схватил ее, потянул на себя.

– Хорош.

Звуки сирен приближались с двух сторон. Завадский бросил Геденоса и побежал в лес.

В ту же секунду открылась пассажирская дверь «Тойоты», из машины вышел крепкий черноволосый мужчина. Стекло хрустело под дорогими ботинками, пока он медленно обходил лежавший на боку автозак. Остановившись у задних дверей, он посмотрел вслед убегающему Завадскому, который в отличие от двух других беглецов выбрал правильное направление – почти строго на северо-запад. В больших глазах мужчины бесновался огонь.

Завадский с шести лет знал, что нет укрытия надежней и опасней одновременно. Он много раз пересекал этот лес с разных сторон. Сейчас ему следовало уходить от Подлесной улицы, подковой огибавшей массив с юга на юго-восток. Он не знал, откуда в нем эта уверенность, да и мог ли об этом знать впервые вкусивший настоящей свободы? Подтверждение правильности избранного пути он обнаружил через пять минут – за деревьями показалась бетонная стена третьей градирни. Завадский остановился, чтобы перевести дух, но увидел вдруг, что никакой стены нет, а на него несется огненная волна, с хищным ревом поглощая лес – словно сошедшее солнце. Следом раздался треск такой оглушительный, будто нечто сломало Землю пополам, и Завадский на какое-то мгновение даже поверил в это, обнаружив, что летит – не кубарем над лесом и не падая в космическую пропасть, а воспарив, словно Юрий Лонго перед доверчивой публикой, и понял, что это содрогнувшаяся земля ушла у него из-под ног.

Глава 5

Ему сначала показалось, что он в воде и что он ребенок – такая легкость овладела им, что руки поднялись сами собой, будто хотели кого-то обнять, но он увидел, что это совсем недетские руки – широкие мужские ладони, истертые запястья под стальными браслетами. Он тоже поднимался – как и стул у зарешеченного окна и чугунный утюг. Старинная монета вращалась, стреляя серебристым лучом. Громоздкий черно-белый телевизор плыл