Спаситель - Иван Прохоров

– Сунька, топоры подай!

Послышались громкие удары и скрип.

– Куды прете, голытьба! – раздалось чуть ближе – Кобелей спущу!

Где-то внизу в самом деле свирепо зарычали собаки.

– Лупи его, браты, он с кукуйцами заедино!

– Воры! – закричал тот же голос, но надломленный теперь испугом. – Разбойники убо средь бела дня…. аааа!

Послышались хлесткие удары, а уже в доме – женский визг. Среди них прямо под оконцем кто-то выговаривал вкрадчиво:

– Брешешь, старый сатана. Мы жильцы посадские. Ино ты поди единако высперять на жгучем шаре умеешь? Ишь разжирел на крещеном люде, хоромы завел купецкие. А кукуйцы ныне посад пожгли. Осьмнадцать изб с дворами сгорели со скотиной и с малыми детями.

– Рви пса! Еже плюскаешь с им!

– Аааааааааа! Побойтесь бога-а-а-а-а! Ведите в прика-а-аз, к истца-а-ам! Са-а-ами на кобылку попад…

Какой-то жуткий удар, словно кувалдой по крупному арбузу оборвал истошные крики.

Грохот и топот переместились в дом и заполнили его. Завадский с Геденосом вздрагивали от каждого удара и вопля, а слышимость в деревянном доме была идеальная. Казалось, что топором уже вышибают лючок, отделяющий их надклетье, но всякий раз вылетало и опрокидывалось что-то внизу. Визжали и справа и слева, и будто даже над головой. Завадский подкрался к сундуку и подвинул его на обитую оловом крышку лючка.

– К-кого они и-и-ищут? На-а-ас? – заикаясь прошептал Геденос и на четвереньках пополз к окошку.

– Не лезь! – процедил сквозь зубы Завадский, но черный риэлтор уже осторожно выглянул и тотчас снова упал, белый как мел.

– Млядь они чувака топором еб..шут!

Завадский оцепенел. Он, конечно, вроде бы как уже умер, и даже если это не чья-то дурацкая шутка, то и воскрес, причем вместе с инстинктами, которые ясно говорили, что повторять более трешовую версию этого аттракциона не стоило. В ту же секунду запрыгал сундук, отчего Завадский едва сам не подпрыгнул. Кто-то бубнил прямо под ним.

Завадский подполз к оконцу, где уже дрожал Геденос и вместе они глядели как сундук скачет все выше и даже немного сдвигается. Между тем голоса снова заполнили двор. Какой-то молодой голос кричал, что по Никольской скачут истцы.

– Костка! – ворвались в оконце, миновало парочку незваных гостей и влилось в уши тому, кто ломился к ним. – Разбойник, айда на соседский двор – бочки проверим не попряталась ли в них немчура!

– Онамо и засолим!

– Дурень, сперва обсушить надобе.

– А с чем бочки?

– Известно – с вином!

– Во-ся яко! – захохотал кто-то. – Убо я ковшом обсушу!

– Православно!

Услышав про вино, таинственный гость перестал ломиться на чердак к Завадскому с Геденосом и тяжелый топот покатился вниз, вскоре среди прочих кто-то пьяно и низко заголосил за оконцем. Топот, крики отдалялись и вскоре как будто стихли – словно и не было ничего.

– Ушли вроде… – сказал Геденос, тяжело дыша и посидев несколько секунд, стал подниматься.

Завадский попытался его ухватить за штанину, но у того, как назло, джинсы плотно облегали ноги.

Геденос выглянул в оконце и тотчас присел, но поздно – кто-то, истошно деря глотку заорал:

– Видел!!! Братцы! Видел кукуя поганого!

– Идеже? Иде? – стали приближаться отдалившиеся было голоса.

– Тама! Над светлицей бесовская рожа зыркнула аки гадюка из-за пазухи!

– У-у-у-у!

– Вишь, вишь оконце, уём притаились нехристи!

– Ух, недогляд!

Снова заголосили, затопали, загромыхали. У Завадского волосы зашевелились на затылке – куда деваться, что объяснять дикой разъяренной толпе?

Геденос между тем, уже лез в оконце. Благо и Завадский не был толстяком – последовал за ним. Ободрав до крови предплечье, он выбрался кое-как на скат шириной примерно в полметра, с ужасом заметив, что удар в лючок за спиной сдвинул сундук и уже кто-то лез и на чердак, где они только что были.

Внизу картина не лучше – со двора на них с изумлением аборигенов, увидавших космический корабль взирали бородатые предки коренных москвичей в изодранных грязных рубахах-косоворотках. У ног их в луже крови лежало тело с бесформенной кроваво-бурой массой вместо головы.

Завадский, держась за бревно шел по скату за Геденосом, который уже ловко перемахнул на соседнюю клеть. Встреча с далекими предками ошеломила его не меньше самих предков. Он с таким же изумлением (вытаращив глаза и открыв рот) смотрел бы на них, если бы не инстинкт выживания.

Раздались искренние возгласы удивления, но вскоре один тощий как скелет мужик, стоявший у стены прямо под Завадским в ломаной серой шапке, заорал:

– Скачут черти! Шибай их, ребяты!

В Завадского полетели камни. Один больно шарахнул по икре, другой угодил в почку, третий – в скулу.

Эдак, долго не протянешь. Без раздумий бывший преподаватель сиганул на крышу какого-то сарая с плоской крышей, где уже метался Геденос, не зная куда бежать дальше. Он хотел было прыгнуть на соседнюю клеть, до нее всего метра полтора – уцепиться за окошко и там, может быть, удалось бы перебраться на крышу конюшни, а с нее прыгнуть через частокол на соседний двор, и убежать. Но путь этот преградил широкоплечий мужик с лицом бородатой версии Буйного Славика, высунувшийся из оконца.

Оставалось только прыгать на дорогу через примыкавший частокол. Геденос так и сделал, но с высоты четырех метров неудачно приземлился – поскользнулся на скользких бревнах и подвернул ногу. Вскочил, тут же снова упал, но его уже схватили выбежавшие со двора мужики. Один с размаху заехал ему кулаком прямо в лицо. Кровь хлынула сразу изо рта и из носа.

Хотя мужички ростом были все ниже черного риэлтора, выглядели они крайне свирепо и воинственно. Продолжая наносить удары, они потащили Геденоса за ноги на двор. К Завадскому забрались по приставной лесенке, столкнули на руки остальным в сложный смрад из несвежего пота, нестиранной одежды, гнилых зубов, недопереваренного чеснока и репы, густой вони мочи из дворовых углов и конского навоза с улицы.

Его хорошенько встряхнули, поставили на ноги. Увидев близко перед собой лицо с морщинами, всклокоченной бородой и живыми глазами, Завадский успел поразиться «обычности» этого лица – точно такое же лицо можно было увидеть в алкогольном отделе «Ашана», за рулем внедорожника, подрезающего переполненный автобус или играющим на гуслях в пригородной электричке – будто между ними и не было пропасти в три вековые громадины.

От него что-то требовали, но Завадский не успел понять, что именно, потому