Заговор, которого не было... - Георгий Миронов

От вологодских удалось вырваться, отделавшись легким испугом. Но спустя несколько месяцев он случайно попа­дает в засаду, устроенную по методу верши. «Ну, — поду­мали, должно быть, друзья и коллеги ставшего почему-то невезучим когда-то везучего профессора Таганцева, — из этакой мелкой беды вытащим в одночасье». Трагические иллюзии. Кончился 1920. «Красный террор» набирал силу. И тех, кого брали, так просто не отпускали. Вначале прове­ряли на возможность подключить к какому-либо заговору. Таганцев показался петроградским чекистам фигурой вполне подходящей. Петроградский университет прислал поначалу весьма гневное, возмущенное письмо в Губчека — с просьбой немедленно (!) освободить из-под ареста профессора В. Н. Таганцева, случайно попавшего в засаду и арестованного 29 ноября 1920 г. И на этот раз его выпус­тили. Но, видно, взяли на заметку. И когда арестовали 1.06.1921 г. — то уже навсегда. Напрасно бросается хлопо­тать за сына академик Н. С. Таганцев, не в силах понять, на каком основании арестован и содержится под стражей его сын. Он пытается разобраться в юридических аспектах ареста, добиваясь сведений — в чем обвиняют сына, что ему инкриминируется?

А сына тем временем уже «назначили» руководителем создаваемой в кабинетах Петрогубчека новой «боевой» контрреволюционной организации. В. Н. Таганцев был, по сути дела, обречен. Его не могли спасти ни ходатайства, ни мужественное поведение на допросах, отказ давать «улича­ющие» друзей показания, отсутствие фактов его контрре­волюционной деятельности, показаний свидетелей, дока­зывающих его руководящую деятельность в «Петроградс­кой боевой организации»... Все было напрасно. Профессор Таганцев попал под равнодушный тяжелый каток «красно­го террора».

Вполне возможно, что его даже не пытали. Он просто стал жертвой очередной провокации. Что обычно делал порядочный человек, арестованный в годы массовых реп­рессий 1919—1953 гг.? Если видел, что судьба его решена, старался оградить, спасти других людей, вырвать из-под топора убийц близких, взять на себя вину невинных... Так и поступал руководитель не существовавшего никогда «Комитета боевой организации».

Арестованному Таганцеву не потребовалось много вре­мени, чтобы понять, что его судьба решена, и единствен­ное, что он может сделать, это постараться спасти других проходивших по делу ни в чем не виновных людей. Надеж­да на это у него появилась после того, как ему были переда­ны заверения руководителей Президиума ВЧК Дзержинс­кого, Менжинского, Уншлихта и Ягоды в том, что ЧК не будет применять к членам «боевой организации» высшую меру наказания, не будет арестовывать лиц, «случайно или слабо связанных, а равно и освобожденных лиц» и т. д. От

Таганцева же требовалось одно — «разоружиться», подроб­но рассказать о целях и задачах «боевой организации», ее деятельности. Потребность в такой информации была ог­ромной, так как шитое белыми нитками дело начало «тре­щать по всем швам», а это было чревато немалыми непри­ятностями, ведь о нем раззвонили на всю страну.

Понимая, что предложенные следствием «правила игры» все равно придется принять, Таганцев стал действо­вать: основную вину за деятельность не существовавшей в реальности контрреволюционной организации взял на себя, потребовал от руководства ЧК освободить тех, кто был задержан во время облав и засад случайно! Поставил вопрос о том, чтобы был освидетельствован Василий Ива­нович Орловский, дававший фантасмагорические показа­ния о «контрреволюционном подполье», не без оснований предполагая его явную психическую невменяемость!

Ход дела принял такой оборот, что В. Таганцев уже не может отрицать антисоветский характер своих воззрений, но еще пытается убедить палачей, что даже если приписы­ваемую ему мифическую организацию можно определить как контрреволюционную, то никак нельзя как «боевую», готовившую вооруженный террор. Он всячески открещи­вается от боевиков Савинкова и требует от руководства ВЧК дать опровержение в газете «Свобода»: об отсутствии связей между «Петроградской боевой организацией» и Савинковской организацией...

И обратите внимание на последовательность событий: только после получения всех гарантий и обещаний от руко­водства ВЧК Таганцев начинает давать показания, без ко­торых не было бы многостраничного дела... Ценой своей жизни он спасал других. Еще раз подчеркиваю этот мо­мент: Таганцев не выдавал своих друзей, а пытался вывес­ти их из-под «расстрельной» статьи, под которую их явно подводили уже в силу личного знакомства с Таганцевым.

Показания Таганцева — смесь его реальных признаний в антипатии к советской власти (и тут ему, видимо, не при­ходилось ни притворяться, ни наговаривать на себя) и яв­ной фантастики, когда речь идет, в угоду следствию, о дея­тельности не существовавшей в реальности организации. При этом, читая дело, трудно избавиться от ощущения, что

Таганцев, словно предполагая, что спустя десятилетия его показания будут читать беспристрастные историки, встав­ляет то и дело фразы типа «целиком ни одной части в рас­поряжении заговорщиков не было», «ни одной бронема­шины, ни одной батареи не было», «не было у заговорщи­ков и денег», «только в г. Вышний Волочек я случайно узнал, что моя фамилия в качестве юденичского заговор­щика фигурирует в списке в Петрограде», — как бы вскользь подбрасывая мысль — не было «боевой» органи­зации в Петрограде, не было...

Как «создавалась» Петроградская боевая организация

Если, как мы утверждали в предыдущей главе, Петрог­радской боевой организации не было, то что же было? Были люди в Петрограде, настроенные антисоветски. И понять их можно — ничего хорошего не получили от Сове­тов целые социальные слои и группы. И была контрабанда через советско-финскую границу, в рамках которой суще­ствовал коридор по перемещению граждан бывшей России в суверенную теперь Финляндию. Поскольку других мате­риалов у чекистов не было, а Таганцева удалось убедить (как обычно, обманув, наобещав «три короба») давать по­казания, он и давал. Вынужден было наговаривать следо­вателям хоть какую-то информацию. Все это, естественно, наши предположения, основанные на анализе материалов дела. Несколько страниц в показаниях Таганцева, на кото­рых строилось все обвинительное заключение, — это ана­лиз политической и экономической ситуации в России 1921 г., пересказ, в общем-то, современникам достаточно известных сведений о причинах попыток представителей репрессируемых классов и сословий перехода советско- финской границы и т. д. Есть в этих показаниях не имею­щая отношения к теме информация, есть и такая, что диву даешься, как она могла оставаться в деле! Единственное объяснение: чекисты были абсолютно уверены, что дело останется закрытым на миллион лет. Ибо в показаниях Та­ганцева не признание его вины, не факты, подтверждающие существование какое-то «боевой» организации, а обвине­ние. Приведем хотя бы один фрагмент в подтверждение:

«...После приезда в Москву я получил известие, что дома (в Вышнем Волочке, где Таганцев тогда временно служил. — Авт.) был обыск и оставлена засада... засада си­дела, ловила приходивших, потихоньку реквизировала вещи (! — Авт.), причины были для многих совершенно непонятные, в особенности когда попал курьер Сапропе­левого комитета, принесший от академика Ольденбурга находившуюся у последнего рукопись отца (академика Н. С. Таганцева, известного ученого), показавшуюся весь­ма контрреволюционного содержания, ибо там был разбор «Двенадцати» Блока с бунтарскими, как правило, рифма­ми. Курьер имел несчастье походить на поляка, называться Болеславом и обладать фамилией Гиль, служившей явным указанием на связь с англичанами». (В списках созданных фантазией петроградских чекистов «Английской шпионе - ко-белогвардейской группы» и «Польской шпионско-белогвардейской группы» фамилии курьера мы так и не на­шли. Но, кстати, несчастный Гиль был курьером обычного учреждения, то есть разносчиком корреспонденции, а не курьером-подпольщиком тайной организации, и дальней­шая его судьба нам не известна, поскольку он не попал даже в группу «Курьеры Петроградской боевой организа­ции», которая, отчасти, подходила ему по должности).