Инструментарий человечества - Кордвейнер Смит

Однако рубин вздрогнул; в программе действительно произошел сбой, и для Фомальгаута III был выписан родовой номер на «терапевта-любителя общего профиля, женского пола, для непосредственного использования».

Намного позже, когда завершились все перипетии этой истории, было проведено расследование происхождения Элейн. Когда лазер дрогнул, в машину одновременно попали исходный заказ и поправка. Машина засекла противоречие и передала обе заявки контролеру, настоящему человеку, который занимался этой работой семь лет.

Он изучал музыку, и ему было скучно. Его срок был так близок к завершению, что он буквально считал дни, оставшиеся до свободы. И попутно занимался переаранжировкой двух популярных песен. Одна называлась «Большой бамбук», примитивная вещь, пытавшаяся пробудить в человеке первобытную магию. Другая была о девушке, «Элейн, Элейн», которую песня призывала «не делать больно парню своему невольно». По отдельности ни одна из этих песен не имела значения; однако вместе они повлияли на историю, сперва незначительно, а впоследствии очень сильно.

У музыканта было полно времени, чтобы практиковаться. За все семь лет работы он ни разу не сталкивался с по-настоящему чрезвычайной ситуацией. Время от времени машина присылала ему отчет, но музыкант говорил машине самой исправить ошибки, и та неизменно это делала.

В тот день, когда произошел случай с Элейн, контролер пытался отточить свою игру на гитаре, очень старом инструменте, предположительно пришедшем из докосмического периода. Он в сотый раз играл «Большой бамбук».

Машина сообщила об ошибке первым музыкальным перезвоном. Контролер давным-давно позабыл все инструкции, которые столь дотошно вызубрил семь долгих лет тому назад. Сигнал не имел ни малейшего значения, поскольку машина всегда сама исправляла собственные ошибки, дежурил в это время контролер или нет.

Когда сигнал машины проигнорировали, та перешла к оповещению второй степени. Из динамика в стене комнаты раздался высокий, чистый человеческий голос, принадлежавший какому-то работнику, который умер тысячи лет назад:

– Тревога, тревога! Чрезвычайная ситуация. Требуется коррекция. Требуется коррекция!

Несмотря на солидный возраст, машине еще никогда не доводилось слышать ответа, который она получила теперь. Пальцы музыканта весело, безумно метнулись по гитарным струнам, и он отчетливо пропел совершенно невероятные слова:

Машина поспешно загрузила работой свои банки памяти и компьютеры, высматривая кодовую последовательность «бамбук», пытаясь вписать это слово в имевшийся контекст. Последовательностей не нашлось. Машина вновь затормошила человека.

– Инструкции неясны. Инструкции неясны. Пожалуйста, уточните.

– Заткнись, – откликнулся человек.

– Команда не подлежит исполнению, – сообщила машина. – Пожалуйста, сформулируйте и повторите, пожалуйста, сформулируйте и повторите, пожалуйста, сформулируйте и повторите.

– Да заткнись же, – повторил человек, зная, что машина не подчинится. Он машинально переключился на другую мелодию и дважды пропел первые две строки:

Машина использовала повторение как меру предосторожности: предполагалось, что настоящий человек не повторит ошибку дважды. Имя «Элейн» не являлось правильным числовым кодом, однако текст вроде бы подтверждал потребность в «терапевте-любителе, женского пола». Машина отметила, что настоящий человек скорректировал ситуационную карточку, созданную в результате чрезвычайной ситуации.

– Принято, – сообщила машина.

Это слово запоздало отвлекло контролера от музыки.

– Принято что? – спросил он.

Ответа не последовало. Воцарилась полная тишина, нарушаемая лишь шелестом чуть увлажненного теплого воздуха, скользившего через вентиляционные отверстия.

Контролер выглянул в окно. Отсюда был виден черно-красный кусочек Мирной площади Ан-фанга; дальше лежал океан, бесконечно прекрасный и бесконечно скучный.

Контролер с надеждой вздохнул. Он был молод.

Надо полагать, это не имеет значения, подумал он, беря гитару.

(Тридцать семь лет спустя он обнаружил, что это очень даже имело значение. Сама госпожа Гороке, глава Инструментария, направила заместителя, чтобы выяснить, откуда взялась С’джоан. Когда заместитель установил, что причина была в ведьме Элейн, госпожа отправила его выяснять, каким образом Элейн попала в упорядоченную вселенную. Контролера нашли. Он по-прежнему был музыкантом. И ничего не помнил. Его подвергли гипнозу. Он все равно ничего не вспомнил. Заместитель главы объявил чрезвычайную ситуацию, и музыканту ввели Полицейский препарат № 4 («четкую память»). Музыкант тут же вспомнил глупую ситуацию, но заявил, что это пустяк. Дело передали госпоже Гороке, которая приказала представителям властей целиком поведать музыканту жуткую, прекрасную историю С’джоан на Фомальгауте – ту самую, что вы слушаете сейчас, – и музыкант зарыдал. Это стало его единственным наказанием, но госпожа Гороке велела сохранить эти воспоминания в его голове до конца жизни.)

Человек взял гитару, а машина взялась за работу.

Она выбрала оплодотворенный человеческий эмбрион, дала ему нелепое имя «Элейн», снабдила генетический код выдающимися способностями к ведьмовству, а затем внесла в личную карточку пометки насчет обучения медицине, доставки парусником на Фомальгаут III и выпуск для работы на планете.

Элейн родилась без всякой необходимости, нежеланной, без навыков, способных принести вред или пользу любому живому человеческому существу. Ее ждала печальная, бессмысленная участь.

То, что она родилась незапланированной, само по себе не слишком примечательно. Ошибки случаются. Примечательно то, что ей удалось выжить, не подвергшись изменениям и корректировке, то, что ее не убили защитные механизмы, которыми человечество снабдило общество ради собственной безопасности.

Нежеланная и ненужная, она влачила свое жалкое существование долгие скучные месяцы и бесполезные годы. Ее хорошо кормили и богато одевали, она жила в разных домах. У нее были машины и роботы, чтобы прислуживать ей, недолюди, чтобы выполнять ее приказы, люди, чтобы защищать ее от других людей и – если в том возникнет необходимость – от самой себя. Но она не могла найти работу; без работы у нее не было времени на любовь, а без работы или любви – не было надежды.

Если бы ей повезло встретить правильных специалистов или представителей властей, те изменили или переобучили бы ее. Она стала бы желанной женщиной – но ей не встретилась полиция, а полиции не встретилась она. Она не могла исправить собственную программу, никак не могла. Эту программу заложили в нее в Ан-фанге, далеком Ан-фанге, где берут начало все вещи.