Историк - Элизабет Костова

Еще она поразила меня сообщением, что в ее семье одного из детей в каждом поколении отмечают татуировкой дракона. Вместе с именем и монетой это обстоятельство окончательно убеждает меня, что она представляет собой живую ветвь на родословном древе Дракулы. Хотелось бы поговорить с ее отцом, но, когда я заговорил о нем, девушка пришла в такое отчаяние, что у меня не хватило низости настаивать. Здесь живут по обычаям старины, и приходится остерегаться, чтобы не опорочить девушку в глазах односельчан, — она, несомненно, рискует, даже разговаривая со мной наедине, и тем больше я благодарен ей за помощь и внимание.

Сегодня утром я выбрал новую дорогу — по словам Георгеску, продолжение дороги из равнинной части Валахии, по которой поднимались из Тырговиште к горной крепости Дракула со своими боярами: вероятно, следует добавить — еще не казненными. Честно говоря, я выбрал этот маршрут без особой цели, просто чтобы под новым углом взглянуть на земли Дракулы. Хозяйка дома собрала мне узелок с завтраком, и я пешком зашагал по лесной тропинке. К полудню я устал и проголодался и свернул на полянку, чтобы поесть, после чего, по доброму примеру Георгеску, устроил себе послеобеденный сон.

Выспавшись на травке, я побродил вокруг, разминая ноги, и тут на краю поляны увидел узкую тропку, уходящую в лес. Оглянувшись по сторонам, я нырнул под нависшие ветви и пошел по ней. Разве ты поступил бы иначе на моем месте? Я постарался запомнить положение солнца, потому что мне совсем не улыбалось безвозвратно затеряться в чаще, но оказалось, что беспокоился я напрасно: тропа знала, куда идет, и очень скоро вывела на прогалину, вокруг которой мрачно теснились деревья, словно нарочно собравшиеся здесь непроницаемой стеной. Расчищенную от деревьев площадку занимала большая церковь.

Я ахнул, я задрал голову, я огляделся по сторонам, я вытаращил глаза. Георгеску ни словом не упомянул об этом сокровище, хотя рассказывал мне об окрестных церквях и монастырях. Я задохнулся от изумления, увидев ее посреди безмолвного леса. Церковь явно была очень старая, византийской архитектуры, выстроенная из серого камня с вкраплениями более мелких красноватых плиток, с заостренными куполами, крытыми красной черепицей. С первого взгляда меня поразили эти купола: самый большой уверенно венчал главную башню, меньшие же, на боковых башенках, оказались перевитыми, словно закручены великанской рукой в неимоверные смерчи и спирали. От диких вихрей, бушующих над черепичной крышей, в глазах у меня на мгновение зарябило. Трудно было поверить, что в камне можно добиться подобной тонкости линий.

Кажется, я подошел к зданию сзади, и в стене здесь виднелась всего одна узкая дверца. Я обошел вокруг. Вход зарос некошеной жесткой травой. По сторонам росли каштаны и тополя, и я спотыкался об упавшие сухие ветви. Все здесь выглядело заброшенным, и я не сомневался, что найду большую переднюю дверь запертой. От нее в лес вела тележная колея. От красоты фронтона захватывало дух: над крыльцом нависала красная черепичная крыша, а стены украшали полинялые фрески с огромными ангелами. Штукатурка отслоилась, там стерлась ступня, здесь часть одеяния, но они величественно стояли над дверью в развевающихся одеждах, простерев могучие руки в угрозе или благословении. Ступени крыльца были сложены из серого мрамора, и дверь окружала мраморная рама, покрытая сложной резьбой и украшенная по углам изящными изображениями маленьких птиц. Без особой надежды я толкнул рукой створку, и она послушно поддалась, открыв сумрачный интерьер. Я вошел.

Здесь было даже темнее, чем в глубине леса, но через несколько минут глаза мои приспособились и я различил блеск золота на окнах, медные светильники и канделябры, призрачную белизну мрамора под ногами. Уверившись, что не споткнусь, я вышел на середину и поднял голову. Да, надо мной склонялось грозное лицо византийского Христа, потемневшее от вековой копоти. Он воздел три пальца в суровом благословении. От середины его груди свешивались цепи тяжелого светильника, украшенного по кругу пыльными свечными огарками. Я задумался, случалось ли Дракуле входить сюда и простираться ниц под его безрадостным взором. Церковь была достаточно старой, чтобы оказаться его современницей, и стояла недалеко от дороги, по которой он проезжал. Но вообразить убийцу тысяч людей прижимающимся лбом к холодному мрамору… Я отвернулся, отстраняя от себя возникшее видение.

Перед алтарем я снова задержался. Тяжелая глыба красного мрамора, прекрасная сама по себе, формой напоминала саркофаг. Здесь пол не покрывали ковры, и я не увидел под ногами могильных плит, как в Снагове. Но поразила меня яркая ткань, наброшенная на алтарь, свежий воск свечей, ощущение свежести и жизни вокруг. Церковь не была заброшена; казалось, не далее как в прошлое воскресенье в ней служили обедню. Однако мне померещилась некая странность в этом алтаре, да и во всей церкви, хотя я еще не понимал, в чем дело.

Осматриваясь, я не обнаружил примет человеческого присутствия, а мне хотелось расспросить кого-нибудь об ее истории, узнать хотя бы, стояла ли здесь уже эта церковь, когда Дракула со своими боярами проезжал лесной дорогой. Георгеску наверняка рассказал бы, и я почувствовал, как мне не хватает его деловитой веселости. Если церковь так стара, как казалась мне, значит, она пережила нашествие турок. Они могли просто не найти ее, поскольку она была совершенно невидима — по крайней мере теперь — с дороги.

Наконец я с сожалением повернулся к выходу. Подходя к широкой входной двери — из какого-то суеверного чувства я оставил одну створку открытой, — я приметил фрески с внутренней стороны передней стены. Я замедлил шаг, присмотрелся, и тогда ужас развернулся во мне, как атакующая змея, наполнив мои члены звенящим холодом. Изображение потемнело от дыма свечей и курений и потрескалось по краям от времени и морозов, но оставалось достаточно отчетливым.

Слева от двери развернул в полете крылья огромный яростный дракон. Изогнув хвост петлей — двойной петлей, безумно выкатив золотые глаза, он извергал из пасти струю пламени. Он готов был перемахнуть через арку двери, обрушившись на фигуру по правую сторону, изображавшую человека в кольчуге и полосатом тюрбане. Тот скорчился в страхе, сжимая в одной руке кривой ятаган, а в другой — круглый щит. Сперва мне показалось, что человек стоит по колени в траве, но, приглядевшись, я распознал в странных растениях людей, корчившихся на кольях, — целый лес казненных. Некоторые, в том числе один, казавшийся среди остальных великаном, были в тюрбанах, другие в крестьянской одежде. Кое-где виднелись широкие кафтаны и высокие меховые шапки. Я разглядел темные и русые головы, лица длинноусых вельмож и даже нескольких священников или монахов в черных рясах и высоких колпаках. Здесь были женщины с болтавшимися косами, нагие мальчики, младенцы, была даже пара животных. И все корчились в агонии.

Минуту я стоял обомлев, словно прирос к месту, а потом, не в силах больше выносить этого зрелища, бросился прочь, на ослепительный солнечный свет, и захлопнул за собой двери. Они сомкнулись с угрожающим скрежетом, отозвавшимся во мне дрожью. Теперь, стоя среди деревьев и глядя на купола, я понял, какая странность не давала мне покоя внутри. Там не было ни одного распятия, и на куполах тоже ничего — а ведь церковь в Снагове и все остальные, сколько мне приходилось видеть в этой стране, были украшены крестами. Спотыкаясь, пробежал через лес и, только добравшись до первого поворота тропы, оглянулся. Церкви уже не было видно, а я почувствовал, что должен еще раз увидеть ее, и сделал несколько шагов обратно. По-прежнему ничего не увидев, я забеспокоился, не ошибся ли тропой. Не слишком мне хотелось возвращаться к ее дверям, но заблудиться в этом бесконечном лесу было еще хуже, так что я вернулся на прогалину. Церкви не было. Приметный большой дуб на краю леса доказывал, что поляна та самая, но церкви я не видел. Ее не было. Обычная поляна с примятой спутанной травой, усыпанной гнилыми желудями. Все это так странно, что я долго не решался об этом написать. Приходится предположить, что я увидел все это во сне, задремав у дороги, или заплутал в лесу и все же ошибся местом. Я вернулся к главной тропе — не знаю уж, во сне или наяву — и долго сидел в теплой траве, собираясь с мыслями. И теперь, только вспомнив обо всем этом, мне снова придется приходить в себя».