Кодекс экстремала - Андрей Дышев

Я, как сказал бы программист, «завис». Мои пальцы занемели от ледяной водки. Анна и Нефедов тоже замерли с протянутыми ко мне руками. Они сейчас были похожи на скульптуру «Рабочий и крестьянка».

– Ну! – поторопил меня Нефедов.

Когда столкновение наших рюмок, казалось, было уже неизбежно, я поставил свою на стол.

– Нет, я так не могу!

– Ну вот! – произнесла Анна и тоже поставила бокал. – Так всегда. Я уже привыкла.

– Не могу, – повторил я и, чтобы не обидеть компанию, с ходу сочинил версию: – Моим далеким предком был грузин. Во мне плещется горячая кровь. Потому я никогда не прощаю тому, кто меня хоть раз обманул или унизил. – Кажется, у меня появился грузинский акцент. – Я найду Лешку, прижму его к стене, чтобы он задрыгал лапками, да вразумительно объясню ему, кто из нас мужчина, а кто шакал. А потом возьму за ухо и отведу к тому, у кого, как говорит Валера, есть право наказывать.

– Может, его в самом деле арестовать? – спросил Нефедов у Анны.

– Арестуй, – согласилась она.

– Валяй! – кивнул я, в одиночку выпивая водку и закусывая зеленым луком. – Доставай наручники, вызывай наряд.

Нефедов сунул руку в нагрудный карман пиджака.

– Что там у тебя? – спросил я. – Пистолет?

– Ты меня уболтал, – ответил Валера, доставая небольшой сложенный квадратом розовый листок. – Я дам тебе возможность прижать твоего Лешку к стене. Я даже постараюсь помочь тебе это сделать. Но только после десятого сентября, то есть послезавтра. Одиннадцатого я жду тебя, мы оба раскроем карты, обменяемся опытом и заключим долгосрочный союз. Договорились?

– Почему именно после десятого?

– Потому что завтра у меня будет очень много работы.

– Это связано с делом Милосердовой?

– В какой-то степени. Во всяком случае таких агрессивных типов вроде тебя к нашим объектам нельзя допускать даже на пушечный выстрел… Держи!

Я взял протянутый мне листок и развернул его. Это были театральные билеты.

– Мы что, будем брать Большой театр?

Валера от души рассмеялся.

– Чтобы ты не мучился от безделья и не искал на свою голову приключений, сходи-ка с Анютой на «Евгения Онегина». Послушай прекрасное пение, попей в буфете коньячку. Места, между прочим, рядом с президентской ложей.

– Ура! – воскликнула Анна. – Я сто лет не была на опере в Большом. Наконец-то я надену свое новое платье!

Я посмотрел на фиолетовый штамп с обозначенной на нем ценой.

– Ты что ж, специально для нас их покупал?

Валера сделал неопределенное движение рукой.

– На работе распространяли. Я хотел с женой сходить, но вышла накладка. Именно в этот день и этот час. М-да…

Я опять посмотрел на билеты.

– Десятое сентября, девятнадцать ноль-ноль… А что должно произойти в этот день и час?

– Как что? – улыбнулся Валера. – Погаснет свет, поднимется занавес, публика зааплодирует.

– Решено! – сказала Анна и взяла у меня билеты. – Мы идем на «Евгения Онегина». Кажется, такая традиция была у Шерлока Холмса и Ватсона: раскрыв преступление, они отправлялись в оперу.

– Значит, договорились? – подытожил Нефедов, поднимаясь из-за стола. – Одиннадцатого утром я жду твоего звонка.

– Договорились, – рассеянно ответил я. – Одиннадцатого утром…

Валера отказался от испеченного Анной «Наполеона» с вишневым ликером и, поцеловав хозяйке руку, вышел из квартиры.

Анна села напротив меня, рассматривая мое лицо.

– Ну, что ты еще надумал?

– Ты знаешь, что произойдет завтра в девятнадцать ноль-ноль?

– Погаснет свет, – произнесла Анна, не сводя с меня глаз. – Опустятся шторы. Откинется одеяло.

– Это может произойти и сегодня.

– Я надеюсь.

– А завтра в это время они будут брать Милосердова с сестрой. Мы с тобой раскрутили всю эту мафию, а они сами, без нашего участия, будут ее брать. Снимут сливки. Пожнут лавры!

Я встал из-за стола и стал ходить по комнате, благо она была большой и я не слишком часто мелькал перед глазами Анны.

– Мы с тобой – никто! – громко говорил я. – Тень службы безопасности, которая путается под ногами. А они – боги! Супермены! Профессионалы! Правда, понятия не имели, что вместо денег я вез на яхте ящик тротила, и если бы не ты, то остался бы я в памяти народной вечным борцом за социальные права обманутых. И, должно быть, до сих пор не знают, что умные ребята с Барсучьей поляны чистят по компьютерной сети банковские счета. Ты думаешь, убийство Караева, Лепетихи, бомжа с дикого пляжа они как-то связали с делом Милосердовой? И не сомневайся – нет! А фамилию Малыгина наш друг Валера вообще услышал сегодня первый раз в жизни.

Я перевел дух и посмотрел на Анну, чтобы убедиться: она понимает меня.

– У них иные масштабы мышления! Они мыслят как политики, они смотрят на мир глазами орлов, парящих высоко в небесах. Для них преступление – это социальное, политическое и еще черт знает какое явление, а не трупик с продырявленной грудью, валяющийся где-нибудь в подъезде. Отсюда такое отношение к нам с тобой. Мы засоряем красивую игру ферзей и королей пешечной возней. Валера готовится к значительному событию, из-за которого жертвует «Евгением Онегиным» и ложей, соседствующей с президентской. ФСБ делает заключительный ход и ставит мат. «Е-два, е-четыре» – прочие ходы и жертвы, которые подготовили эту победу, не принимаются во внимание, ибо умаляют значение завершающего хода.

Я замолчал и, когда наступила тишина, понял, как громко, долго и банально говорил.

Анна смяла в руке билеты, кинула бумажный шарик в пепельницу и поднесла к нему зажженную спичку.

– Еще раз, – сказала Анна. – Первые три цифры.

Она сидела перед экраном компьютера, возила перед носом индифферентного Варфоломея «мышью» и искала по электронному справочнику адрес банка по номеру счета, который я ей диктовал. Это был тот самый счет, на который хакерами переводились деньги с Барсучьей поляны.

– Триста десять, – диктовал я, – пятнадцать… семьдесят четыре…

– Индекс?

– «Р» два ноля ВБС.

– Есть, – ответила Анна. – Кажется, ухватила. «Москва. Восточный филиал «Униксоцбанка». Улица Саранская, дом тридцать, корпус четыре». – Она повернулась ко мне вместе с черным офисным креслом. – Ты счастлив?

– Я удовлетворен.

– Как? Уже? А разве твое уязвленное самолюбие не требует припереть Лешика к стенке?

Я пожал плечами.

– Собственно, уже нет. Перегорело.

– Да брось ты! – не поверила Анна. – А у меня как раз разыгрался аппетит. Сейчас я позвоню на работу, договорюсь о машине.