Медленные пули - Аластер Рейнольдс

Но что-то пошло не так. Что стало виной – просчет, проблема со входом в машину времени, с выходом из нее, или с нырком в кротовину, – я не знал, видя лишь последствия. Таким долгим путешествие не планировалось.

– Пилот сошел с ума.

– Ты в этом не сомневаешься, – проговорила Галина.

– Его посадили в Матрешку одного и отослали в прошлое, – кажется, это наказание. На самом же деле это величайшая честь. Его прославляли. Ему доверили миссию невероятной важности.

– Изменить их прошлое?

– Нет, они остались с тем, что было. Можно изменить чужое прошлое, а свое – нет. Таков принцип путешествия во времени. У нас теперь другое будущее – не факт, что в нем появятся создатели Матрешки. Они старались не для себя, а для нас. Хотели исправить ошибки в одном из возможных вариантов истории, раз уж в своем нельзя. И он заплатил за это рассудком.

Галина долго молчала, а я рассматривал пилота, отмечая подробности. Если бы он встал, то оказался бы выше нас с Галиной. Руки вытянуты по швам, кулаки сжаты – ладони казались маленькими, как у ребенка, несоразмерными для такой фигуры. Истощенное тело было частично механическим и соединялось с металлической полкой. Светящиеся голубые провода проникали в него в десятках точек. Из-под туго натянутой кожи выпирало что-то жесткое, не биологическое. В глазницах блестели граненые голубые кристаллы, от которых тянулись сияющие волокна. Форма черепа казалась неправильной, будто детская патология, которую так и не выправили. Никаких волос – только прозрачная кожа с тонкими прожилками. Губы напоминали бесцветные полоски.

– Музыка… – Галина прервала благоговейное молчание. – Ты ведь думаешь, что она идет из его головы?

– Думаю, музыка утешала его во время путешествия. Но где-то по пути засосала его. Одна и та же мелодия бесконечно повторяется, он как белка в колесе. Из кротовины он выбрался уже неспособным закончить миссию.

– Он заставил Матрешку петь.

– Наверное, это последнее, что он сделал, прежде чем безумие овладело им окончательно. Это последнее сообщение, которое он смог нам передать. Он представлял, как мы воспримем Матрешку со всей ее слоистой маскировкой. Заставил ее петь, в надежде, что мы поймем. Это человеческий сигнал, знак, что бояться не нужно. Что Матрешка только выглядит инопланетной конструкцией, а внутри у нее нечто человеческое. Послание всей расе, последний шанс выполнить миссию.

– Что же он рацией не воспользовался?

– Так ведь послание нужно было переправить через Слой-три, не говоря уже обо всех препятствиях, которые мы прошли после Слоя-четыре. Может, это просто невозможно. Может, самым простым вариантом было заставить Матрешку петь. Ну и в итоге музыку мы не пропустили.

– Или музыка – издержки его безумия.

– Тоже вариант, – согласился я.

Тот же порыв, который заставил меня касаться узорных стен, потянул мою руку к пилоту. Тот содрогнулся, шевельнулся, насколько позволяли ограничители полки. Голубые провода натянулись, как корабельные тросы в шторм. Я и сам вздрогнул в тяжелом скафандре: страх боролся во мне с любопытством. Пилот замер, но что-то в нем изменилось.

– Либо он только что умер, либо только что ожил, – проговорила Галина. – Хочешь угадать, Дмитрий?

Я не ответил. Я мог только смотреть на пилота. Грудная клетка не шевелилась, и я сомневался, что под ребрами бьется сердце. Но что-то стало иным.

Пилот повернул голову. Движение получилось очень медленным, не как у человека, а как у цветка за солнцем. Просто смотреть на нас стоило ему невероятных усилий. Тугая маска лица и голубые кристаллы глаз не выражали абсолютно ничего, но я знал: внимание пилота сосредоточено на нас.

Бескровные губы разомкнулись, с них сорвался глубокий, медленный вздох.

– Ты справился, – сказал я. – Ты выполнил миссию.

Возможно – правды я никогда не узнаю, – мне только почудилось, что пилот легонько кивнул, словно понял меня. Словно был благодарен за такую новость.

Пилот снова вздохнул – на этот раз еще глубже, как перед смертью. Голубые глаза смотрели на меня, но я вдруг почувствовал, что сознания в них больше нет. Неужели пилот хранил последние крупицы рассудка – последние капли своей самости – для встречи с прилетевшими на музыку, чтобы узнать, справился он или нет.

Напряжение покинуло его тело, голова опустилась на полку, профилем к нам. Рука свесилась за край постамента. Кулак разжался, и на пол полетел небольшой металлический предмет.

Я наклонился и поднял его руками в толстых перчатках так осторожно, как только мог. Я смотрел на него как на самую диковинную инопланетную диковинку, которой, пожалуй, он в тот момент и являлся.

– Памятка, – недоуменно произнес я. – Вещь, которую ему разрешили взять с собой из будущего. Вещь древняя, как мир, в который он стремился попасть. Вещь, имевшая многовековую историю на момент его отправления.

– Может быть, – проговорила Галина.

Я зажал шкатулку в кулаке. Это же простая человеческая безделушка, безобиднейшее устройство. Хотелось снять перчатку и выяснить, что за мелодию она играет. Или я уже это знал?

Немного спустя хромовый поток вынес нас из Матрешки.

Мы покупаем хлеб, а когда возвращаемся, у Нешиной квартиры ждут люди. Может, они приехали на ЗИЛе, но я не заметил его на улице. Их трое, все в тяжелых черных пальто и в черных кожаных перчатках. Двое мужчин – их лица не вызывают у меня никаких воспоминаний – дороднее, на головах у них шляпы с запорошенными снегом полями. Третий – без шляпы, зато вокруг шеи у него повязан голубой шарф. Он тоньше своих спутников, бритая яйцеобразная голова и маленькие круглые очки делают его похожим не то на аскета, не то на профессора. Его лицо мне смутно знакомо: мы где-то встречались. Он достает сигарету из пачки и ловит мой взгляд. Те же контрабандные сигареты, какими я оплатил проезд в Звездный городок.

– Это я виноват, – говорю я Неше. – Я не хотел их сюда приводить.

– Мы приехали, чтобы отвезти вас обратно в больницу, – объявляет лысый, закуривая от миниатюрной зажигалки. – Если честно, я не ожидал найти вас живым. Словами не передать, как я рад, что мы вас разыскали.

– Мы знакомы?

– Конечно знакомы. Я доктор Гречко. В больнице мы провели вместе немало времени.

– Туда я не вернусь. Вам это известно.

– Позволю себе не согласиться. – Лысый глубоко затягивается. – Вы поедете с нами. Потом будете меня благодарить.

Он кивает одному из здоровяков в шляпе, и тот достает из кармана пальто шприц в пластмассовом колпачке. Руками в перчатках здоровяк снимает колпачок, подносит шприц к глазам, щелкает по трубке, чтобы сбить пузырьки, и нажимает на поршень, выпуская несколько капель содержимого.

Перила на балконе низкие. Девятью этажами ниже лежит снег, только он не сильно смягчит падение. Я сделал то, ради чего сюда явился, так почему бы не расстаться с жизнью, чтобы не ехать обратно в больницу?