Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

блока: мы будем бороться с вами, будем бороться всеми законными средствами до тех пор, пока вы не уйдете. Говорят, что один член совета министров, услышав, что на этот раз Государственная Дума собирается говорить об измене, взволнованно вскрикнул: «Я, быть может, дурак, но я не изменник». Господа, предшественник этого министра был несомненно умным министром так же как предшественник министра иностранных дел был честным человеком. Но их теперь ведь нет в составе кабинета. Так разве же не все равно для практического результата, имеем ли мы в данном случае дело с глупостью или с изменой?

Когда вы целый год ждете выступления Румынии, настаиваете на этом выступлении, а в решительную минуту у вас не оказывается ни войск, ни возможности быстро подвозить их по единственной узкоколейной дороге, и, таким образом, вы еще раз упускаете благоприятный момент нанести решительный удар на Балканах, – как вы назовете это: глупостью или изменой? Когда, вопреки нашим неоднократным настаиваниям, начиная с февраля 1916 г. и кончая июлем 1916 г., причем уже в феврале я говорил о попытках Германии соблазнить поляков и о надежде Вильгельма получить полумиллионную армию, когда, вопреки этому, намеренно тормозится дело, и попытка умного и честного министра решить, хотя бы в последнюю минуту, вопрос в благоприятном смысле кончается уходом этого министра и новой отсрочкой, а враг наш, наконец, пользуется нашим промедлением, – то это: глупость или измена? Выбирайте любое. Последствия те же.

Когда со все большей настойчивостью Дума напоминает, что, надо организовать тыл для успешной борьбы, а власть продолжает твердить, что организовать, – значит организовать революцию, и сознательно предпочитает хаос и дезорганизацию – что это, глупость или измена? Мало того. Когда на почве общего недовольства и раздражения власть намеренно занимается вызыванием народных вспышек – потому что участие департамента полиции в последних волнениях на заводах доказано, – так вот, когда намеренно вызываются волнения и беспорядки путем провокации и при том знают, что это может служить мотивом для прекращения войны, – что это делается, сознательно или бессознательно?

Когда в разгар войны «придворная партия» подкапывается под единственного человека, создавшего себе репутацию честного у союзников и когда он заменяется лицом, о котором можно сказать все, что я сказал раньше, то это… (Марков 2-й: «А ваша речь – глупость или измена?»). Моя речь – есть заслуга перед родиной, которой вы не сделаете. Нет господа, воля ваша, уж слишком много глупости. Как будто трудно объяснить все это только одною глупостью.

Нельзя поэтому и население обвинять, если оно приходит к такому выводу, который я прочитал в заявлении председателей губернских управ. Вы должны понимать и то, почему у нас сегодня не раздается никакой другой речи, кроме той, которую я уже сказал: добивайтесь ухода этого правительства. Вы спрашиваете, как же мы начнем бороться во время войны? Да ведь, господа, только во время войны они и опасны. Они для войны опасны: именно потому-то во время войны и во имя войны, во имя того самого, что нас заставило объединиться, мы с ними теперь боремся. <…>

Поэтому, господа, во имя миллионов жертв и потоков пролитой крови, во имя достижения наших национальных интересов, во имя нашей ответственности перед всем народом, который нас сюда послал, мы будем бороться, пока не добьемся той настоящей ответственности правительства, которая определяется тремя признаками нашей общей декларации: одинаковое понимание членами кабинета ближайших задач текущего момента, их сознательная готовность выполнить программу большинства Государственной Думы и их обязанность опираться не только при выполнении этой программы, но и во всей их деятельности на большинство Государственной Думы.

Кабинет, не удовлетворяющий этим признакам, не заслуживает доверия Государственной Думы и должен уйти. (Шумные аплодисменты).

«Петроградский листок», 2 ноября

Речь П. Н. Милюкова.

Блестящую речь произносит затем П. Н. Милюков. Яркая по форме и по содержанию, она производит глубокое впечатление на всю Думу. Даже лица, не входящие в блок, признали ее одной из лучших речей, которые когда-либо произносились в Государственной Думе.

Речь эта задержана и оглашению не подлежит.

«Российский гражданин», 2 ноября

Речи, произнесенные вчера при открытии Государственной Думы гг. Чхеидзе и Милюковым, не разрешены цензурою к напечатанию в газетах, но публика и члены Думы, которые слыхали эти речи, разнесут их, конечно, по всей России, и если правительство не примет немедленно решительных мер, то Павел Николаевич Милюков сыграет такую же роль, какую сыграл г. Барнав, лидер «друзей конституции», в истории французской революции…

Многочисленные памфлеты, листки и журналы распространяли в 1789 году злобную клевету про правительство Франции, обвиняя его в том, что оно будто бы сносится с иноземными врагами Франции и предает родину. На почве такой гнусной клеветы легче всего смутить народные массы.

П. Ф. Булацель

3. Н. Гиппиус, 4 ноября

Первого открылась Дума. Милюков произнес длинную речь, чрезвычайно для него резкую. Говорил об «измене» в придворных и правит, кругах, о роли царицы Ал., о Распутине (да, и о Грише!), Штюрмере, Манасевиче, Питириме – о всей клике дураков, шпионов, взяточников и просто подлецов. Приводил факты и выдержки из немецких газет. Но центром речи его я считаю следующие, по существу ответственные, слова: «Теперь мы видим и знаем, что с этим правительством мы также не можем законодательствовать, как не можем вести Россию к победе». <…> Речь произвела в Думе впечатление. Чхеидзе и Керенскому просто закрыли рот. Всем остальным не просто, а по печатному. Не только речь Милюкова, но и речи правых, и даже все попытки «своими средствами» передать что-либо о думском заседании – было истреблено. Даже заголовки не позволили.

Вечером из цензуры сказали: «вы поменьше присылайте, нам приказ поступать по-зверски». На другой день вместо газет вышла небывало-белая бумага. Тоже и на третий день, и далее.

А. В. Тыркова-Вильямс, 4 ноября

Речь Милюкова, сказанная 1/XI в Думе, была не просто парламентской речью, а парламентским действием. Обвинение, предъявленное Штюрмеру, сводилось к вопросу – глупость или измена? И так резко было поставлено – вы изменники, что казалось или надо его сейчас же арестовать, или… А что или? Мнения разбивались. Только ясно было, что мы на гребне. <…>

Во фракции 2/XI устроили Милюкову бурную овацию. Он был спокоен и доволен. Понимал, что сразу стал героем. И тут же льнул к нему Некрасов. Давно ли он пытался свалить Милюкова, даже подсунуть вместо него в председатели ЦК Винавера. А теперь был полон какой-то растерянной ласки. Может быть, действительно