Великие научно-фантастические рассказы. 1939 год - Кэтрин Л. Мур

подлесок, которым поросли руины, они то и дело наталкивались на заржавленные остовы того, что когда-то было их товарищами. На выходе из города они пересекли невероятных размеров свалку, на которой валялись тысячи перебитых и заржавевших тел.

– Мы относили их сюда после… – сказал L-1716. – Но последние столетия мы оставляем их там, где они упали. Я завидовал тем, кто зимовал в нефритовой башне. – В его металлическом голосе слышался отзвук печали.

Наконец, деревья расступились перед ними. Пройдя еще немного, они оказались на обрывистом берегу, с которого открывался вид на ущелье и бурлящую на его дне реку. Когда-то через нее навели несколько мостов, но теперь от них остались одни следы.

– Я, пожалуй, спущусь к реке, – сказал X-120.

– Иди, а я останусь тут. Спуск слишком крутой для меня.

И X-120 в одиночку спустился вниз по разбитому шоссе. Одолев спуск, он остановился у бурлящих волн. Ему подумалось, что они меняются меньше всего. Единственный оплот постоянства во всем мире. На самом деле менялись и они. Скоро паводок схлынет, и бурный поток превратится в ручей. X-120 обернулся и посмотрел на отвесную стену ущелья. Везде, кроме того места, где к воде сползала старая дорога, берега круто уходили вверх, врезаясь гребнями в голубое небо. Скалы тоже не менялись.

Даже весной река и скалы казались одинокими и заброшенными. Люди не позаботились обучить X-120 философии или религии. Но где-то по комбинациям клеток его мозга проскальзывала мысль, что он и ему подобные расплачивались за свои грехи и за грехи людей.

Может, это была правда. Бесспорно, люди так и не сумели одержать победу над собственной извечной глупостью, хоть наука и склонилась перед ними. Все, что она смогла им дать, с лихвой забрали бесконечные войны. X-120 и ему подобные были апофеозом этой врожденной тяги к разрушению.

В спешке готовясь к войне, человек не нашел времени отшлифовать свое последнее творение или просчитать его последствия. И эта ошибка стала последней картой, которую человечество бросило на потертый карточный стол Земли. Встроенный инстинкт убивать людей в желтой униформе слегка изменился и превратился в инстинкт убивать всех людей до единого.

И вот на свете остались только X-120, двое его искалеченных товарищей, груды проржавевшей стали и покосившиеся полуразрушенные башни. Он шел вдоль реки, пока высокий берег не спустился к воде. Там он выбрался из ущелья и двинулся сквозь рощи с кривыми стволами. Ему не хотелось возвращаться к L-1716, не сейчас. Изувеченный робот был всегда печален. Ржавчина разъедала и его. Скоро он превратится в G-3a. Скоро их обоих не станет. И тогда останется только X-120. Его окатило ледяной волной ужаса. Он не хотел оставаться один.

Он ковылял вперед. Стайка птиц порхала среди деревьев. Вдруг, почти у самых его ног, из-под куста выскочил кролик. Гибкая рука взвилась в воздух… раздавленный зверек лежал на земле. Повинуясь инстинкту, X-120 наступил на него, и от тельца осталось только кровавое пятно на молодой траве.

Тут на него нахлынули раскаяние и стыд. Молча он пошел дальше. День для него поблек. Он не хотел убивать. Каждый раз, когда дело было сделано, его охватывал стыд. И извечный вопрос снова пробегал по металлическим ячейкам его разума: отчего их создали убивать?

Он так и шел, таясь по старой привычке. Скоро впереди показалась заросшая плющом стена. За ней стояли развалины большого каменного дома. Робот остановился посреди зарослей, бывших когда-то садом. Рядом со сломанным фонтаном он нашел то, что искал: маленькую статую ребенка из мрамора, выцветшую и потрескавшуюся. К ней, втайне от своих товарищей, он приходил много лет. Что-то в маленькой статуе завораживало его, и он всегда немного стыдился этой завороженности.

X-120 не смог бы объяснить своих переживаний, но что-то в этой статуе наводило его на мысли обо всем том, чем когда-то владели люди. Она напоминала, что есть качества, недостижимые для таких, как он. Он не мог оторвать от нее взгляда. В фигурке было что-то неуловимое, над чем время было не властно, напоминавшее о реке и высоких утесах.

Давным-давно умерший скульптор почти как живой представал перед его кварцевыми глазами. X-120 отошел к бежавшему неподалеку ручью и вернулся с большим комом глины, несмотря на опасность, которую во все времена таила для роботов сырость. Много лет он пытался повторить статую и сейчас вновь принялся за дело. Но клешнеобразные лезвия умели только одно – убивать. Работа шла тяжело и медленно. На заходе солнца он бросил на землю бесформенную массу, венец его трудов, и вернулся в город.

У входа в зал он столкнулся с L-1716. Они окликнули G-3a, чтобы рассказать ему, как прошел их день, но ответа не последовало. Они вошли внутрь. G-3a лежал распростертый на полу. Ржавчина победила.

Неуловимая весна сменилась еще более мимолетным летом.

Был тихий прекрасный вечер, и два робота брели обратно к своим развалинам. L-1716 теперь шел медленней. Его переломанные кабели тянулись за ним, дребезжа в сухих опавших листьях. Два кабеля спутались и незаметно зацепились за ветки поваленного дерева. Вдруг L-1716 круто развернуло, и он рухнул на колени. X-120 распутал кабели, но подняться L-1716 не смог.

– Неполадка, – в его голосе трещали помехи, – что-то сломалось.

Из его бока потянулась тоненькая струйка дыма. L-1716 стал медленно оседать. Откуда-то изнутри послышался стрекочущий звук, оборвавшийся с резким щелчком. Из-под металлической обшивки показались язычки пламени. L-1716 упал лицом вниз.

А X-120 стоял над ним и молил:

– Пожалуйста, мой старый друг, не покидай меня. – Впервые за много веков холмы вокруг города стали свидетелями живого чувства.

В воздухе кружились снежинки. Серое небо низко нависало над землей. Пара ворон возвращалась в гнездо, и их хриплое карканье нарушало покой мертвого мира.

X-120 передвигался медленно. Весь день он чувствовал себя как-то странно. Он обнаружил, что больше не может двигаться по прямой, а только по дуге. Что-то с ним было не так. Он знал, что ему следовало бы вернуться обратно в развалины зала, подальше от опасной сырости, но он не находил себе места и бродил без цели весь день, подставляя корпус редким снежинкам.

Он брел сквозь серый, промозглый день. Брел и брел, пока не оказался у серой обваливающейся стены, поросшей усохшим плющом. Перебравшись через нее, он углубился в разрушенный сад и остановился у сломанного фонтана перед старой потемневшей статуей.

Долго он стоял, глядя с высоты своего роста на маленькую резную фигурку ребенка, на статую, сделанную человеком так много лет назад. Металлическая рука взвилась в воздух. Мрамор вздрогнул и рассыпался на тысячу осколков.

Робот медленно развернулся и направился в обратный путь. Холодное солнце клонилось за горизонт, оставляя после себя на западе аметистовое пятно. Ему