Голубая кровь - Татьяна Васильевна Гордиенко

— Хорошо, Рэм. А ты, Том, оставайся здесь, ведь неизвестно, что ещё может произойти, — сказал Артур и вместе с Рэмом побежал сделать коней.

Нейман, убедившись, что погони за ней нет, покинула лес и выбралась на дорогу. Её не очень-то удивило то, что преследователи так быстро отстали и потеряли её след. Она была уверена в том, что погоня обречена на провал, ещё с самого начала.

До Аулента оставалось километра три. По обе стороны между асфальтной дорогой и густым лесом, тянулась полоса невысокой травы. Нейман поехала по правой стороне от дороги. Фауст вёл себя примерно, чувствуя знакомую твёрдую руку всадницы, он бежал по мягкой земле и траве практически бесшумно. Однако Нейман не теряла бдительности. Она никогда не доверяла видимому спокойствию, вот и сейчас её осторожность не оказалась напрасной. Через пару минут до её чуткого слуха донёсся ритмичный топот копыт по асфальтной дороге.

Остановив коня, Нейман замерла и прислушалась, а затем, быстро повернув Фауста, въехала в тень деревьев. Терианка, оставаясь неподвижной, но, не сходя с лошади, вглядывалась в дорогу, залитую лунным светом. Топот коней приближался, и вскоре на дороге появились два всадника, несущихся во весь опор бок о бок. Они так спешили, что могло показаться, что участвуют в скачках. Они промчались мимо Нейман со скоростью стрелы, но терианка узнала Артура и Рэма. Без всяких сомнений, Нейман стало ясно, что её преследовал кто-то из Группы Риска-III, но, потеряв след, они вызвали подмогу. То, что за ней следили, Нейман вовсе не удивило, и не обрадовало.

«Они думают, что, несясь с такой скоростью и издавая столько шума, смогут найти меня? — подумала Нейман. — Совсем, видимо, забыли, что тише едешь — дальше будешь. А, может, и вообще этого не знали. Ну что ж, ищите сколько хотите, раз вам не спится, а у меня дела. Спокойной ночи, господа!»

Послав вслед Артуру и Рэму издевательскую улыбку, Нейман погнала Фауста к Ауленту.

Как только Логвин запер дверь за Эсфирью, она встала со своего места и направилась к чёрному выходу.

— Эсфирь, ты куда? — остановил её Логвин, помня, что в эту ночь выпускать Эсфирь из дома опасно.

Эсфирь, успевшая сделать лишь несколько шагов, остановилась и повернулась к Логвину, сурово смотревшему на неё. Видимо, он, наконец, решил вести себя со своей воспитанницей строже и не идти у неё на поводу. Терианка это поняла и про себя посмеялась над ним, ибо он очень поздно решил исправлять ситуацию и перевоспитывать её. Уж если ему и раньше не удавалось контролировать её, то теперь он точно ни за что не навяжет ей свою волю, так решила Эсфирь. И хоть в голове у неё было не совсем ясно, она приготовилась к словесной обороне.

— Я должна уйти, — ответила Эсфирь сонным голосом, и слегка зевая, — крёстная ждёт меня. Если я не приду, она будет волноваться.

— Но как ты пойдёшь, Эсфирь? — спросил Логвин, таща свою воспитанницу за руку обратно в комнату. — Ты ведь засыпаешь на ходу! Сколько дней ты не спала? А? Да ещё и вздумала напиться!

Эсфирь коротко рассмеялась.

— Что смешного я сказал? — сердито проворчал Логвин, продолжая тянуть упиравшуюся Эсфирь в её комнату.

— Я так и знала, что господин Артур наябедничает, — фыркнула Эсфирь, сонно улыбаясь.

— Откуда ты взяла, что мне кто-то что-то говорил?

Терианка, наконец, вырвала свою руку из руки Логвина и с возмущением ответила:

— Не надо меня обманывать! Я же знаю, что этот землянин следил за мной, и к тому же больше некому было сказать тебе, что я пила вино.

— Слова тут ни к чему. По тебе и так видно, что ты пьяна, как…

— Только без оскорблений! — замахала рукой Эсфирь. — А ты тоже хорош, не смог-таки сдержать язык за зубами, проболтался первому встречному. Я знала, я догадывалась, что со своими нервами ты долго не протянешь. Твой страх передо мной и твоя совесть сделали своё дело. А что вообще такое — совесть?

— Это то, что тебе не дано природой. А вот жестокости и цинизма у тебя с избытком. И в кого ты только такая?

— Не смей чернить память моих родителей! Они-то уж верно были честными людьми. А теперь отпусти меня, я пойду к крёстной. И не смотри так на меня. Сегодня я не собираюсь охотиться на Вампиров, — Эсфирь говорила медленно, борясь со сном и головокружением, вызванным вином, от которого у териан повышалась температура, что для них представляло реальную угрозу для жизни.

— Тогда почему ты сразу не осталась у Леонии? — спросил Логвин с нараставшим раздражением. — Зачем ты пришла сюда?

— Если бы я сразу там осталась, то господин Артур мог подумать, что я хочу избавиться от него, а когда он уйдёт, я улизну из дома и убью очередную жертву. Поэтому настырный землянин сторожил бы меня там до самого утра, — рассуждала Эсфирь. — Но теперь он уверен, что я останусь здесь, иначе какой смысл было идти мне так далеко? Видишь, сегодня я проявила гуманность и не заставила бедного человека целую ночь торчать на улице, где довольно холодно.

Сонная Эсфирь с цинизмом и сарказмом состроила гримасу сострадательности.

— Ты хитрая, как лиса и регетарк вместе взятые. Думаешь, что я такой простофиля, чтобы поверить в искренность твоих слов? Эсфирь, ты обдурила человека и называешь это гуманностью? С какой целью ты сейчас полупьяная тащилась через пол-Аулента? Уверен, только ради того, чтобы над кем-то поиздеваться! Когда ты, наконец, начнёшь относиться к другим хоть с какой-то долей уважения? Ты всегда ставила себя выше других, но поверь, до добра это не доведёт.

— Это мы ещё увидим! — услышал в ответ Логвин самоуверенное и заносчивое восклицание Эсфири, похожее на вызов всем и всему.

Лавочник только с сожалением покачал головой, видя, что его воспитанница ещё больше увязает в своём стремлении смотреть на всех других людей свысока.

— Значит, только для того, чтобы допечь господину Артуру, ты сейчас хочешь пойти на охоту за Вампирами? — спросил Логвин, но его вопрос прозвучал скорее, как утверждение. — Но только теперь следить за тобой буду я, и ты останешься здесь!

— У меня свои правила и я никогда не убиваю в один год двух Вампиров. Я всего лишь хочу пойти к крёстной, — повторила Эсфирь.

— Так я тебе и поверил!

— Я говорю правду, — почти обиделась девушка.

— Неужели? А где границы твоей правды? Чем можно определить твою честность и искренность? Ты потеряла всякие понятия о грани допустимого и недопустимого, ты