Голубая кровь - Татьяна Васильевна Гордиенко

бесхребетное и очень коварное создание, которое извивается между добром и злом как уж. Ты так давно стала двуличной и вероломной, что я не удивлюсь, что когда-нибудь ты и мне можешь всадить кинжал в спину, ибо убийство — твой способ жизни. Ты не несёшь в себе ничего доброго, хоть многие и считают тебя человеком милосердным. Но милосердие и детская непосредственность — это только твоя маска. Ты самый настоящий разрушитель, а не созидатель. Ты исчадье ада, которое уничтожит всех и себя в том числе!

— Ты выговорился? — спросила юная терианка, на её лицо при этом словно набежала чёрная зловещая туча.

Логвин, закончив свою пламенную и возмущённую речь, перевёл дух. Эсфирь глядела куда-то в сторону. Немного задумчивая и угрюмая, она словно старалась забыть всё, что только что услышала от своего воспитателя, однако угрозы она не проявляла, и Логвин облегчённо вздохнул, поняв, что она не станет настаивать сейчас на своих убеждениях или впоследствии как-то не отплатит ему за его прямолинейность. Вообще-то, Эсфирь всегда мало заботило то, что о ней говорили люди. Она привыкла к тому, что почти все её и в грош не ставили, считая её взбалмошной и несерьёзной, но и она в свою очередь никого не ценила по-настоящему.

— Эсфирь, пойми, я желаю тебе добра, — смягчился Логвин, вспомнив, какой сегодня для неё день. — Я прекрасно понимаю, какую утрату ты понесла в детстве, и какой это был для тебя удар. Но я всегда хотел, чтобы ты была счастлива.

— Сделаю вид, что поверила, — насупилась Эсфирь.

— Ну вот, ты опять за своё!

Эсфирь бросила на него злой и недоверчивый, как у затравленного волка, взгляд:

— Я никогда не поверю ни в чью бескорыстность. Ты печёшься обо мне только ради того, чтобы твоя жена имела дочь. Но я никогда не смогу заменить ей родного сына, пусть он и был Красным Вампиром! Ты столько лет уже являешься моим сообщником, но не выдавал меня всё это время не только потому, что хотел спасти меня от виселицы. Прежде всего, ты делал это ради того, чтобы я воплотила в жизнь и твою месть убийцам твоего Эдуарда! Никто и ничего не делает в это мире бескорыстно, так достоин ли этот мир дальнейшего существования? И стоит ли подражать тем, кто составляет этот мир? Вот и сегодня ты выдал мою тайну только потому, чтобы облегчить груз собственной вины, который тяготил твою душу. И уже только во вторую очередь ты при этом думал обо мне.

Логвин потупил взгляд, он понимал, что Эсфирь прекрасно его знает и говорит правду. Ей не нужна ничья помощь или сострадание, ибо она давно избрала свой жизненный путь. Она жила своей болью и ненавистью, медленно сгорая в их огне. Но на этот костёр она шла не одна, и в этом заключался смысл её существования.

— Хорошо, я признаю все свои ошибки, — смирился Логвин. — Но сегодня ты всё равно не выйдешь за порог этого дома.

— Ладно, — сдалась Эсфирь, упав в ближайшее кресло, с видом человека, которому надоело пререкаться. — Я останусь здесь, невелика потеря. Только дай мне поесть, иначе я умру от голода.

— Вот и умница, — облегчённо вздохнул Логвин и улыбнулся. — Сейчас я принесу тебе такой вкусный ужин, что ты вообще не захочешь отсюда уходить.

Лавочник буквально просиял от мысли, что наконец-то — впервые в жизни! — ему удалось заставить Эсфирь поступить так, как того желал он. Эта маленькая победа над неуправляемой воспитанницей в немалой степени воодушевила его, и он позволил себе надеяться, что дальнейшая жизнь наладится и будет спокойной.

Логвин удалился на кухню, не заметив, что Эсфирь ведёт себя слишком уж послушно. Пальцы девушки медленно барабанили по подлокотнику кресла, когда она из-под полуопущенных длинных ресниц провожала своего доверчивого воспитателя коварно-хитрым взглядом.

Логвин пробыл на кухне не долго, но, вернувшись с подносом, обнаружил, что Эсфирь исчезла.

В эту минуту Логвин почувствовал себя олухом, какого свет ещё не видел. Как легко он попался на удочку Эсфири! А ведь он как никто другой должен был знать, что доверять ей нельзя.

Нейман, приблизившись к городу, придержала коня и, оглядевшись, поехала дальше шагом. До дома Хауца было не так уж и далеко, но она выбирала самые тёмные улицы, решив, что не стоит афишировать своё появление во враждебном теперь для неё городе. Едва вступив в черту Аулента, Нейман заметила, что тут что-то не так. Её беспокоило то, что во многих домах горел свет и не раз издали были видны группы людей, ходивших с факелами и оружием.

«Что здесь происходит? — насторожилась Нейман. — Почему весь город взбудоражен? На праздник это не похоже, так как тогда бы гремела музыка, и люди веселились. А это всё напоминает скорее приготовления к войне».

Нейман ехала тихо, соображая, уж не является ли она причиной всего? Не исключено, что город теперь озабочен тем, как бы обитатели поместья Эриндо не развязали войну и потому Аулент начеку и везде патрулируют вооружённые люди. Нейман опустила на лицо вуаль, но назад не повернула. Озабоченная тревожными мыслями, терианка не заметила, как заблудилась. Остановившись на одном из перекрёстков, она попыталась определить, где находится.

Эриндо соблюдала осторожность, но всё же не заметила человека, который наблюдал за ней из-за угла, а затем скрылся в темноте. Зато вскоре за спиной Нейман вдруг раздался топот копыт. Они обернулась и увидела трёх всадников.

Они остановились, глядя на неё. Все трое имели пурпурные плащи, а на сбруе их коней звенели колокольчики, но это был какой-то невесёлый звон. Эти мужчины сразу же не понравились Нейман. Они почему-то, как показалось терианке, не походили на обычных аулентцев. В них чувствовалось что-то зловещее. Почему она так решила — она и сама не знала, это было просто интуицией. Широкополые шляпы, сдвинутые вперёд, наполовину скрывали лица этих людей. Ни у одного из всадников не было фонаря или хотя бы факела. Казалось, они не в меньшей степени, чем Нейман, хотели остаться незамеченными и неузнанными.

— Это она, — сказал один из них, указывая на Нейман.

Всадники находились от неё метрах в тридцати, и она не расслышала слов, но догадалась о сказанном и увидела довольно красноречивый жест. Это пробудило в ней горькие ощущения, ведь если они действительно охотятся за ней, то значит, Аулент и правда отверг её.

Но Нейман не желала добровольно сдаваться. Пригнувшись к шее коня, терианка понеслась по тёмным улицам, желая только одного: поскорее покинуть город. За спиной Нейман