Ратные подвиги простаков - Андрей Никитович Новиков

Стебель сочный, а семя без зрелости, — замечал Соков.

— Противоречивый дух засел в тебе, Прохор. Обернись, не стоит ли за тобой болото? — рекомендовал Марк.

Прохор Матвеевич, действительно, осматривался и отходил на несколько шагов назад.

— Смотри, правда, сырость где-либо. А я ведь, друг, ревматизмом одержим.

Домой чета Соковых возвращалась тогда, когда над городом спускались сумерки и молчаливые работницы с потускневшими лицами волокли из-под горы воду, повесив ведра на коромысло.

Одержимый жаждой от долгого путешествия, Прохор Матвеевич останавливал одну из работниц и, припадая к ее ведру, отпивал воду крупными глотками.

— Ах, какая приятная вода! Грунтовая али из-под ключа?

Но торопливая работница не отвечала на вопросы Прохора Матвеевича, а продолжала свой путь молча, ускоренным шагом настигая подруг, ушедших вперед.

— Только я один от ускоренного хода отстаю, — признавался Прохор Матвеевич, провожая глазами ткачиху.

Но подсознательное проявлялось лишь только на миг, уступая место прочному обоснованию ложной рассудочности. Когда водопроводные трубы были заключены в недра земли, Прохор Матвеевич все же не признавал водопровода за сооружение.

— Это не сооружение, а кишки железные заложены во чрево города! — убеждал он самого себя.

На торжественном открытии водопровода, присутствуя в качестве члена президиума, Прохор Матвеевич догадался, что водопровод сооружен, и он был готов опустить руки под стол, дабы гадать посредством попадания пальцем на палец, пойдет вода по трубам или не пойдет?

По окончании торжественной части Василий Иванович Дробин подошел к водоприемнику. Он перерезал шнур, и несколько рабочих приподняли домкратом временный заслон. Вода хлынула в отдушники и мгновенно проникла в галерею, к сборному резервуару, для дальнейшего следования к фильтрам и умягчителям.

— Пошла! — крикнул Прохор Матвеевич и напугался своего возгласа.

Еще теплилась несбыточная надежда, что вода из источника, дойдя до города, не взберется на вершину водонапорной башни.

И поэтому, дабы продлить на некоторое время мнимую надежду, Прохор Матвеевич возвращался в город пешком, с затаенными помыслами на сердце.

В городе на первом переулке у водопроводной будки толпились люди, собравшиеся с ближайших кварталов. Прохор Матвеевич подкрался к толпе почти что незаметно, но его как директора узнали, и толпа расступилась, предоставляя для его следования свободный путь к будке.

Толстая струя воды бесперебойно струилась из крана, и дети, визжавшие от удовольствия, разбрызгивали ее пригоршнями во все стороны. Из окна будки улыбалась пожилая женщина, отпускавшая, ради первого торжества, бесконтрольные обильные потоки.

— Почет директору! — крикнул кто-то. — Окатить его водой!

Десятки рук подхватили Прохора Матвеевича под мышки, волоча его под кран, и свежие струи ощутило его тело.

Прохор Матвеевич, улыбаясь, безоговорочно тогда уверовал в реальное существование водопровода. Но, оставаясь в общем верным принципу неверия, идя домой в обмоченном виде, Прохор Матвеевич утверждал:

— А все же водопроводная вода не то, что грунтовая…

…Восстановив в памяти дело о водопроводе, Прохор Матвеевич, сидя у окна, размышлял о том, какой вид примет его физиономия, если навсегда она будет выставлена на страницах местной прессы.

— Неужто в самом деле диалектика подтверждается? произнес он умудренное чужое слово, едва ли понятное самому Барабуле, который только что тысячекратно его произносил.

4. КОРНИ КАПИТАЛИЗМА

Марк Талый, поведав через посредство местной прессы о наличии трехдневной ремизо-бердочной тревоги, непосредственно и безоговорочно включился в ее ускоренный ход.

Марк уважал боевую тревогу вообще, а в моменты обостренных классовых противоречий являлся на обусловленное место по первоначальному сигнальному зову.

По миновании гражданской войны, утвердившись в мирной должности, Марк часто по ночам принимал крупные капли дождя, выстукивающие по жестяной крыше, за тревожный барабанный бой, соскакивал с постели. Тогда его прыткий пыл охлаждала логическая рассудочность жены.

— Марк, тебе серьезно надо полечиться, — сухо рекомендовала она ему.

Марк доводил до сведения жены, что в боевой обстановке отсутствует определенная норма, а потому тревогу может возбудить частный посторонний возглас.

Галина Павловна иногда этому верила, так как сама она находилась в напряженной активизации, укрепляя прочность партийной базы среди значительных тыловых резервов трудящихся лиц однородного с ней пола. В методах своей работы Галина Павловна также предпочитала тематику, но ее тематика была цифровым нарастанием единиц, что восставало в ее воображении, как ожившие образы.

Галина Павловна горделиво возвышалась над собой, как над представительницей пола, и мягкие признаки женственности постепенно сходили с ее строгого профиля.

Она прорабатывала соответствующее количество бумаг, возводя их для убедительности в строгую систему в то время, когда Марк, возбужденный трехдневной ремизо-бердочной тревогой, высморкался, приняв по нечаянности ее белую панаму, подвернувшуюся под руку, за носовой платок.

Покой Галины Павловны оказался ненарушенным, и Марк углубился в дальнейшее домашнее чтение местной прессы.

Читал Марк обычно в порядке последовательности — от начала до конца — и таким образом он постепенно дочитывался до того места, где в полном обличив был выставлен Соков, изрыгавший бумаги в пространство.

— Прохор! — воскликнул Марк.

— Марк, прими бром! — порекомендовала ему Галина Павловна, содрогнувшаяся от его возгласа.

Но Марк, обеспокоившийся главным образом за прогалины на предприятиях, обнаруженные прессой, приостановил дальнейшее чтение.

— Я исчезаю, Галка! — поспешно произнес он.

— Ты бы, Марк, что-либо перекусил!

— Ладно!

Марк подошел к шкафу и, пошарив рукою по опустевшим полкам, обнаружил пробку. Приняв пробку за съедобный предмет, он поспешно засунул ее в рот.

— Тьфу, дьявол!

Марк посмотрел на жену, но она не одобрила взглядом его частного плевка.

— Ладно, Галка, я там что-нибудь перекушу! — кивнул Марк жене и поспешно удалился…

…Марк позабыл о еде за порогом и ускоренным ходом отбыл на предприятие, где, правда, прогалины в целине еще не обнаружились…

Под вечер, когда закончила работу дневная смена, в обширной зале фабричного клуба Марк должен был делать доклад об образовавшихся прогалинах.

Ему думалось, что общее движение ползет планомерным ходом, но на подъем, что для ускорения замедленного хода парового тягла поспешно требуется тыловой тягач. Марк принял на себя это обязательство.

— Товарищи! — произнес он.

Марк часто выступал на многолюдных собраниях и обычно, по произнесении вступительного слова, обводил взором стоящих впереди людей. Тогда креп его голос, и потоки бесперебойных слов оседали на осмысленном челе многоликой массы.

После же произнесения первоначального слова о прогалинах Марк оторопел и замолк: перед его взором оказалось порожнее пространство, и он почувствовал обиду за слово «товарищи», обращенное непосредственно к стульям.

Марк опустил ресницы и беспричинно оробел: он не приметил немногочисленных людей, притулившихся на задних местах. Люди наблюдали за неподвижностью замолкшего оратора и, чтобы не нарушить его покоя, затаили дыхание.

По прошествии двух минут притихшим людям стало скучно, и кто-то осторожно, но озабоченно кашлянул. Кашель все же не отвлек внимания