Человечность - Михаил Павлович Маношкин

разглядывал так, будто стремился запомнить каждую черточку его лица.

— Хотя это выглядит нелепо, я готов утверждать, что… видел вас… в немецкой форме, на мотоцикле, — Крылов чувствовал, на какой тонкий лед ступил. — Это было у хутора Семенковского Алексинского района Сталинградской области. Мы с Ильей Антипиным везли на мельницу мешок ржи, а вы спросили, как называется хутор. И еще вы спросили, не солдаты ли мы, — мы были в штатском…

Мужчина продолжал спокойно курить, только его взгляд чуть-чуть дольше задержался на Крылове.

— Если я ошибся, мои слова можно будет истолковать как угодно. Но у меня хорошая зрительная память…

— Вы ошиблись, Крылов, — сказал штатский. — Это… смешно. Вы слышали, капитан?

Но Крылов уловил то единственное мгновение, которое подтвердило его почти фантастическую догадку: во взгляде у штатского мелькнула тень, будто там дрогнуло что-то, остановилось в удивлении.

В следующее мгновенье взгляд у штатского снова был непроницаем.

— Вы сказали, что фамилия старшины роты — Вышегор. Он жив?

— Да. Я узнал об этом из письма.

Крылов продолжал рассказ. Когда он дошел до Старой Буды, штатский прервал его:

— Достаточно. Все, капитан, да-да.

Он встал — Крылов тоже встал.

— Ну что ж, шагай дальше, шагай… Женька-пулеметчик!

Крылов вздрогнул: этот человек знал и о брянских лесах!

— Как… там?

Глаза, в которые он смотрел, о многом говорили ему и о многом умалчивали, но это были глаза человека с чистой совестью.

— Война, Крылов, и здесь и там.

И слова говорили ему о том же — он узнал и слишком много, и слишком мало, и все и ничего.

Штатский улыбнулся, протянул руку — ладонь у него была мягкая и сильная — и вышел из землянки. Крылов остался с Сурковым.

— Еще немного, Крылов, и мы оставим тебя в покое. Не обижайся, время сам знаешь. — Суркова будто подменили: он был прост, его карие глаза улыбались. — Ты сам задал нам трудную задачку: не всякий… воскресает из мертвых. Ну вот и все. Если когда-нибудь это повторится — опять вызовут, — скажи: с тобой уже говорили. Назовешь себя… какую бы тебе дать фамилию? — скажем, Семеновым…

— Зачем?

— Каждый делает свое дело. Ну, служи!

Крылов вышел на улицу. Мимо с песней маршировала стрелковая рота:

Но всего, всего дороже

Нам одна шестая,

Что с тобой сравниться может

Сторона родная!..

«И там война и здесь. И в Раменском это пели и здесь поют. Жизнь продолжается…»

Бесполезно было искать в сознании одну нервущуюся нить — все смешалось, все было заглушено мощным чувством. Шагай дальше, Женька-пулеметчик! Полным доверием к тебе с тебя смыли все, что могло помешать тебе жить!

* * *

Гость в штатском не спеша поднялся вверх по тропинке, капитан Сурков последовал за ним. Сверху им видны были марширующие роты и неровная линия землянок. Оба думали об одном.

— Вы узнали его, товарищ подполковник?

— Да. Но это было непросто.

— Надо иметь отличную наблюдательность, чтобы, мимоходом увидев вас почти год тому назад, узнать вас теперь, — сказал Сурков.

— И мужество, капитан. В случае ошибки он рисковал многим.

* * *

Первого июля на лугу выстроился полк. В строю застыли возрожденные стрелковые батальоны, ядро которых составили бывалые фронтовики — солдаты и офицеры.

— Ир-р-но! Равнение на знамя!

Это знамя побывало в Сталинграде, его пронесли по дорогам зимнего наступления на Центральном фронте.

Знамя проплыло вдоль строя на правый фланг полка.

— Товарищи гвардейцы! Сегодня у нас торжественный день: в соответствии с указом Президиума Верховного Совета СССР, приказами по армии и дивизии мы вручаем награды героям Сталинграда, бывшим десантникам-добровольцам…

Вот они, наконец, дорогие Крылову слова, с которыми связана его солдатская юность!

Один за другим из разных подразделений выходили не знакомые ему, но близкие люди, он с волнением, к которому примешивалась грусть, смотрел на них.

— Орденом Красной Звезды — рядового Пылаева Николая Михайловича!

Их осталось совсем немного, маленькая горстка. Сам этот факт, торжественный и скорбный, свидетельствовал о том, что довелось испытать бывшим добровольцам. А впереди у них были новые бои, долгие трудные дороги наступления.

— Товарищи бойцы и командиры! Враг готовит очередной удар, нас ждут суровые испытания, но наш полк останется верен традициям защитников Сталинграда!..

«Все повторяется, — думал Крылов, — и будет повторяться, пока идет война». Как когда-то в Раменском, он опять почувствовал себя частицей монолитного армейского коллектива.

После парада подъехали два грузовика, откинули борта, стали вплотную, образовав помост, на который поднялась хрупкая женщина в длинном белом платье и с синей косынкой на плечах. Заиграл баян, искренняя простенькая мелодия захватила Крылова:

Чувствую рядом любящим взглядом,

Ты постоянно со мной.

Сколько заветных платочков

Носим в шинелях с собой…

Перед решающими событиями на Центральном фронте женщина обращалась к солдатам со словами любви.

8

ПОД ДМИТРОВСКОМ-ОРЛОВСКИМ

В ночь на пятое июля Крылов и Анфимов патрулировали вдоль землянок. Восток светлел, обещая жаркий день. Прошел разводящий, сменил часовых. Патрули спустились в овраг. Крылов набрал пригоршню воды, сполоснул лицо. Было тихо и свежо.

Издалека, будто из глубин Земли, до них докатилась дрожь. Они почувствовали ее всем телом.

— Пошли наверх.

Теперь они услышали отдаленные, слившиеся в одну звуковую лавину громовые раскаты. На северо-востоке и на юго-востоке переливались бледные сполохи.

Из землянки вышел комбат. Подходили дневальные. Все смотрели в сторону необычного грома. Какой же силы должен быть удар, если здесь, на крайнем западе Курской дуги, дрожала земля!

— Началось…

Началось то, чего ждали много недель, — немецкое наступление.

— Как вы думаете, товарищ старший лейтенант, сколько отсюда километров?

— Не меньше ста. Орел и Курск.

Не меньше ста километров, а сюда долетал гром.

Из-за горизонта, окутанное оранжево-желтой пеленой, выглянуло солнце. Над российскими просторами вставало тревожное утро — начиналось величайшее сражение на Курской дуге.

С этого часа — день и ночь — сорокапятчики ждали приказа выступить на передовую.

Наконец, приказ поступил, батарея за несколько минут снялась с места и ускоренным шагом двинулась за стрелковыми батальонами.

Снова потянулись дороги. Теперь они были звонкие, присыпанные легкой пылью, и всюду по ним в одном направлении шла пехота.

Впереди, за лесом, приглушенно шлепали мины, слабо цокали пулеметы. Передовая здесь подремывала, будто разморенная июльским зноем.

* * *

Пехота приближалась к переднему краю, все резче звучали разрывы, отчетливее потрескивали пулеметы.

— Шире шаг! — поторапливали командиры.

Передовая была уже пугающе близко. Казалось, роты строем выйдут к линии окопов. Крылов вспомнил прошлогодние