Третий Храм Колумба - Стив Берри

– И что вы намерены делать? – спросила посол.

После того как они с Элли еще раз пересекли озеро, их поджидал марон Фрэнк Кларк. Они посмотрели вслед Бене Роу и двум мужчинам, уводившим Саймона.

«Что будет дальше с пещерой?» – спросил Саган у Кларка.

«Мы восстановим дамбу и будем охранять пещеру, как и прежде, – ответил тот. – Ты левит, так что решение принимать тебе. Когда это бремя понесет следующий левит, мы будем уважать его желания. А что ты сам планируешь делать дальше?»

Тогда репортер не ответил полковнику, потому что и сам не знал, что ему делать. И теперь он тоже ничего не мог сказать женщинам, которые смотрели на него.

– Я дам вам знать, когда приму решение, – заговорил он наконец.

– Но вы же понимаете, что никто никогда не узнает правду о вас, если вы не станете с нами работать, – предупредила его посол.

Ее угроза вызвала у Тома ярость, но гнев он также оставил в прошлом.

– Понимаете, как раз в этом все дело. Для меня важно, что правду узнает один человек, – сказал он и, немного помолчав, добавил: – И вы сами только что открыли ее этому человеку.

Элли вышла из кухни, куда отец попросил ее уйти, когда увидел нежданных гостей. Он не знал, как далеко они зайдут во время разговора, но надеялся, что нужные слова будут произнесены.

– Так мой отец не лгал? – спросила девушка.

Обе женщины молчали.

Но их молчание само по себе было ответом.

Казалось, они поняли, что разговор окончен, и направились к двери.

Однако перед уходом посол снова повернулась к хозяину дома.

– Будьте добры к нам, мистер Саган. Подумайте, что значат для нас сокровища Храма.

Ее просьба не произвела на него впечатления.

– А вы подумайте о том, чем все могло закончиться, – парировал журналист.

* * *

Том и Элли вышли из машины и отправились на кладбище возле Маунт-Дора. Они выехали сюда из Орландо, как только ушли две их неожиданные гостьи. Было пять часов вечера, и кладбище опустело. Позднее зимнее солнце согревало холодный мартовский воздух. Саган с дочерью вместе подошли к могиле его родителей, и впервые за долгое время репортер не почувствовал себя здесь чужаком.

Он посмотрел на два надгробья, а потом перевел взгляд на девушку.

– Ты хорошо оформила его могилу.

– Мне очень жаль, – сказала Беккет. – Я сожалею обо всем, что тебе сделала.

Ее слова потрясли журналиста.

– Я была дурой, – продолжала она. – Я считала тебя эгоистичным. Думала, что тебе наплевать на меня и маму, что ты мошенник. Прелюбодей. Мне казалось, в тебе собрано все плохое, что только может быть в человеке. Но я ошибалась.

Они почти не говорили после того, как улетели с Ямайки, и молчали, когда уехали те две женщины. Что можно было сказать? Так всегда бывает с правдой. Она заставляет замолчать все другие голоса.

– Я солгала матери, – продолжала Элли. – В Вене ты был прав. Я лицемерка. Я знала, как она относится к иудаизму. И знала, что ты принял христианство ради нее. Но я поступила по-своему, а потом врала маме до конца ее дней.

Саган прекрасно понимал ее мучения.

– И что еще хуже, – продолжала его дочь, – мой переход в иудаизм сделал твою жертву бессмысленной. То, чего мама так не хотела, все равно случилось. А сражения между тобой и твоим отцом ничем не закончились. Он умер до того, как вы смогли объясниться друг с другом. И во всем виновата я.

Она заплакала, и Том позволил ей выпустить всю ее боль на волю.

– Я был не лучшим мужем и отцом, – сказал он. – Я был эгоистом. И я был прелюбодеем. Лжецом. Я совершил много ошибок. И не воспользовался возможностью помириться с Абирамом и с тобой. Тут не только твоя вина.

– На Ямайке ты спас мне жизнь. Ты прыгнул в воду вслед за мной и помог пройти через озеро. Ты помешал Саймону меня убить.

– Насколько я помню, ты тоже спасла мне жизнь, – возразил мужчина. Элли рассказала ему, как ослепила Рочу и закричала.

– Ты вовсе не лживый репортер, – сказала она.

И это заявление было сделано со всей серьезностью.

– Ты журналист. Ты обладатель Пулитцеровской премии, – продолжила Беккет. – Ты заслужил все, что заработал. Неужели ты действительно не хочешь, чтобы люди узнали правду о том, что произошло на самом деле?

– Теперь это уже не так важно. Ты все знаешь. А остальное меня не интересует.

Том и в самом деле так думал.

– А что будет с сокровищами Храма? – спросила Элли.

– Только мы с тобой знаем, что находится в той пещере и как до этого добраться. Да, озеро можно пересечь и другими способами. Но никто не потревожил сокровища в течение шестидесяти лет, и я думаю, что мароны сумеют сохранить их еще столько же. Почему бы нам с тобой не решить, что делать дальше, когда все успокоится?

Девушка кивнула, не замечая катившихся по ее щекам слез.

– Мы будем левитами, – сказал ее отец. – Вместе.

Его дед привлек к охране сокровищ Берлингера, а он привлечет Элли, решил Саган. Он решил вернуться к иудаизму – ведь родился в еврейской семье и всегда будет евреем.

Том уже успел поговорить с Инной и рассказать ей, что произошло. Он дал себе слово когда-нибудь написать о Захарии Саймоне и об опасности фанатизма. Пока журналист не знал, включит ли он в свою историю сокровища Храма, но решил, что отдаст то, что у него получится, Третьяковой, чтобы она опубликовала это под своим именем. Ей его идея не понравилась: она твердила, что он должен стать хотя бы ее соавтором. Но Саган уже восемь лет оставался в тени и не хотел ничего менять. В конце концов коллега поняла его и согласилась. Она нравилась ему, и Том подумал, что, возможно, когда-нибудь ее навестит.

Любопытно.

Он снова начал думать о будущем.

– Вот что я хочу тебе предложить, – сказал репортер Элли. – Мы оба совершили множество ошибок – так давай будем считать, что у нас ничейный счет, и начнем все сначала.

Слезы побежали по щекам Элли еще сильнее.

– Мне очень нравится, – всхлипнула она.

Отец протянул руку.

– Том Саган.

Девушка сумела улыбнуться и пожала его ладонь.

– Элли Бек… – начала она, но тут же спохватилась: – Элли Саган.

– Рад познакомиться с тобой, Элли Саган.

Теперь у них осталось только одно дело.

Том повернулся к могилам своих родителей и наклонился.

В течение двух десятилетий он строил барьер, защищавший его эмоции, – как ему самому казалось, непреодолимый. Но последние пять дней жизни показали, как он был глуп. В конечном счете главное – это семья. Теперь у него осталась только Элли, но появился еще один шанс стать с ней одной семьей. Но не было ни одного шанса прийти к миру с человеком, лежавшим сейчас у его ног. В течение двадцати лет Том называл его Абирамом, а не так, как старик того заслуживал. Между ними произошло очень много всего, но в конце концов младший Саган понял, что отец любил его. И верил в него.