Мелькнул чулок - Элизабет Гейдж

– Совершенно верно.

Уолли полез в нагрудный карман и вынул снимок Элтеи и Крис, стоявших на берегу залива Чезапик.

– Именно эту женщину вы видели в тот день на церемонии? Священник пригляделся.

– Да, думаю, она. Немного старше. А девочка – это Кристин, успела так вырасти?

– Вы уверены?

– Скорее всего. Блондинка, очень хорошенькая… по-прежнему напоминает мать… Скорее всего, она.

Священник снова взглянул на снимок. Казалось, на его лице беспокойство смешалось с выражением искреннего любопытства. Когда он вернул фото, в глазах сияли вековая мудрость и бесконечная усталость.

– Что-нибудь еще, мистер Дугас?

– Нет, отец, – покачал головой Уолли, кладя фото в карман. Вы очень помогли. Спасибо.

Уолли вышел из церкви, облегченно вздыхая, благодаря судьбу, приведшую его на похороны Анны-Марии Паоли, и мысленно ругая себя за то, что не догадался расспросить священника дальше.

«Все хорошо, что хорошо кончается», – решил он. Хотя дата рождения Кристин, без сомнения, фальшива, память у священника достаточно ясная – восьмого сентября 1948 года девочке не могло быть больше трех месяцев. Значит, она действительно появилась на свет в июне или июле.

Оставался один вопрос. Уолли вновь осыпал себя проклятьями – пора бы уже знать ответ. Но чтобы его найти, необходимо еще раз посетить городок Ричлхэнд в штате Нью-Йорк.

Следующие сорок восемь часов прошли словно во сне. Энни подчинялась строгим приказам Марии Эрнандес, ела сваренный ею суп с поразительным аппетитом. Девушка читала, смотрела телевизор, слушала записанные на ленте автоответчика сообщения, ответила на несколько звонков, никому не выдавая свою тайну.

Лаборатория подтвердила диагноз доктора Вайруэта, и Энни была на вершине счастья. И если сначала Энни обуревали сомнения относительно того, стоит ли сейчас рожать, очень скоро ее охватил ужас: что если доктор ошибся?!

Она хотела кричать от радости во весь голос, так, чтоб слышали все.

«Ребенок, – повторяла она снова и снова, боясь отнять руки от живота. – Малыш Эрика…»

Энни думала о Тине Меррил и ее очаровательной маленькой Натали, нежном воркованье девочки, упоительном запахе, крошечных ручках и ножках. Неужели странные чувства, испытанные в доме Тины, были знаком того, что собственное тело пыталось сказать ей о беременности?

Мир так ошеломителен, и ситуации непредсказуемы. Из самой сердцевины скорби по безвременно ушедшему Нику вырос ослепительный цветок радости. Из пепла страшного разрушения словно Феникс возникла несравненная красота. Как можно ненавидеть мир за жестокость, когда он был способен одарить такими щедрыми подарками!

В ней зрела новая жизнь.

Дитя их с Эриком любви.

Энни хотелось смеяться от счастья, так, чтобы слышали все, она была бы в непрерывном состоянии безумного, безудержного восторга, если бы слабость не ввергала ее в состояние тихого блаженства.

Какие проблемы, связанные с карьерой, могли сейчас волновать ее? Неужели любопытные, назойливые глаза репортеров сумеют расстроить, обозлить ее, а слухи и сплетни причинить вред? Энни предстояло стать матерью!

Пока миссис Эрнандес хлопотала над Энни, звонила доктору, прося совета, хотя все сама прекрасно знала, Энни втайне размышляла об Эрике.

В первый день она не могла даже подумать над тем, как сообщить Эрику новость, благодарная ему уже за одно только, что именно он сделал ее женщиной в истинном смысле слова… тем, что хотел ее, овладел, и теперь его семя прорастало в Энни.

Когда, наконец, ее возбуждение улеглось и верх взял здравый смысл, Энни тут же решила, что не стоит сообщать новость Эрику прямо сейчас. Он вернется из Европы в воскресенье – ждать совсем недолго. Только на какое-то мгновение Энни задалась вопросом, – какова будет реакция Эрика. Но тут же поняла, что нет смысла волноваться. Ребенок принадлежит только ей, ей одной. Она не боялась вынести все в одиночку и готова встретить любые трудности.

Конечно, она никогда не подумала бы сообщить Эрику обо всем и хоть чем-то намекнуть, будто он тоже должен нести ответственность. Эрик ничего не должен ей. Энни уважала его независимость, считала, что он свободен выбрать собственное будущее, и знала – Эрик и к ней относится так же. Его ребенок не должен быть нежеланным бременем, ярлыком с ценой, прикрепленным к их роману.

Нет! Эрик и так подарил ей целый мир, осуществив казавшиеся несбыточными мечты и надежды. Жизнь, прораставшая в ней, была плодом прекрасных незабываемых встреч с ним и почти мистическим символом близости, связывавшей их все эти месяцы.

И Энни думала сейчас об этой близости, медленных, томительных ласках губ, рук, глаз, нежном шепоте и тайной силе ее любви, любви такой сильной, что она могла расти и расцветать, не нуждаясь в декларациях и громких заверениях, не требуя ответной любви, довольствуясь собой.

Что она могла испытывать к Эрику кроме этой любви и вечной благодарности? Но Энни неожиданно осознала, что обманет Эрика, если не разделит с ним свой секрет сейчас, сразу – ведь лучшей новости никто не мог ему сообщить. А что если Энни нанесет ему смертельную обиду тем, что не решится признаться в своем счастье? Эрик чувствительный человек, и ему тяжело будет думать, что Энни не желает признать его участия в чуде, снизошедшем на нее.

Более того, Эрик мог пожелать разделить с ней ответственность за крохотный росточек, расцветавший в ней. Он будет убит, если представит, что Энни уже решила в одиночку завладеть тем, что они создали вместе.

В конце концов, кто может предсказать будущее? А вдруг свободный, без принуждения выбор Эрика окажется сюрпризом для Энни?

Энни впервые в жизни поняла, что страстный блеск глаз, так часто глядевших на нее за эти последние несколько месяцев, мог бы стать явным доказательством того, что Эрик был привязан к ней больше, чем она представляла себе.

Разве Эрик не клялся с самого начала их отношений, что она не похожа на других женщин, которых он знал? Что она приносит радость, что с ней он чувствует себя человеком, что такого он давно уже не испытывал…

Может, в этом ее шанс, надежда на то, что, услышав новость, Эрик попросит разделить с ним жизнь? И это станет ответом на ее вопрос… Сама мысль лишала рассудка, слепила. Энни не осмеливалась задерживаться на ней, боясь, что сердце, и так переполненное радостью, вот-вот взорвется.

Она решила не позволять ни надежде, ни страху затмить ее счастье. Поскольку она решила освободить Эрика от всякой ответственности, которую он, может быть, не был готов принять на себя, чего же ей бояться? Ее сюрприз станет предложением подарка, радостью, которую Эрик, если пожелает, разделит с ней. Ведь дар небес не может быть ослепительно-прекрасным?