Парижские мальчики в сталинской Москве - Сергей Беляков

Детей у Асеевых не было, так что все заработанные деньги они с Оксаной-Ладой могли тратить на себя. И тратили. Белкина вспоминает, что однажды, зимой 1940–1941-го, они с Тарасенковым и Цветаевой поднимались по лестнице асеевского дома, как перед ними “на площадке вырос вдруг чей-то зад: кто-то, стоя на четвереньках, обшаривал ступеньки рукой. Оказалось, это Оксана, у нее из кольца выпал бриллиант”.1006 Выпал, как предположила сама Оксана, когда она мыла лестничную площадку. Обычно преуспевающие интеллигенты мытье пола оставляли домработнице. Но Асеева почему-то в этот раз сама мыла пол, зато – в кольце с бриллиантом!

Весной 1941-го Асеев восхищался Цветаевой. Он ставил ее в один ряд с Маяковским, а Маяковский тогда считался в СССР главным поэтом XX века. Когда Асеева попросили представить Марину Ивановну секретариату Союза писателей, он воскликнул: “Помилуйте, как я могу представить Цветаеву? Какое я имею на это право? Она может нас представлять!”1007

Многие русские эмигранты, воспитанные на литературе XIX века, любили ранние, дореволюционные стихи Цветаевой, но совершенно не принимали “Ремесло” и “Царь-девицу”. Даже Ахматова не поняла “Поэму воздуха”. Зато футурист Асеев сложные, новаторские стихи Цветаевой ценил высоко. Он даже обещал поговорить в ЦК (!!!) об издании ее сборника, остановленного рецензией Зелинского. Правда, уже через две недели окажется, что напечатать книгу все-таки нельзя, и Асеев посоветует Цветаевой составить сборник переводов. Через три недели начнется война, идея со сборником станет неактуальной. Но Цветаева, воодушевленная вниманием Асеева, будет просить его помочь с поиском новой квартиры и очень на него рассчитывает. Асеев предложит пока что “держаться” за квартиру на Покровском, “а там увидим”. Наконец, Асеев поддержит идею переезда Цветаевой из Елабуги в Чистополь. И всюду Асеев ее хвалил, но чаще в кулуарах, неофициально. На практике же это ни к чему не вело: не вышло ни со сборником, ни с квартирой, ни даже с пропиской в Чистополе. Хотя и не Асеева в этом вина.

И вот 3 сентября на пороге чистопольской квартиры Асеевых появился Мур с предсмертной запиской Цветаевой.

Дальнейшее известно из нескольких скупых записей Мура и обширного рассказа Оксаны Асеевой, который в шестидесятые годы записала Мария Белкина: “…представляете себе, вваливается к нам ее сын с письмом от нее, она, видите ли, завещала его Асееву и нам – сестрам Синяковым! Одолжение сделала! Только этого и ждали. Он же мужик, его прокормить чего стоит, а время какое было?! Конечно, мы сразу с Колей решили – ему надо отправляться в Москву к теткам, пусть там с ним разбираются! Ну, пока мы ему поможем, конечно, пока пусть побудет у нас, ему надо было выправить бумаги, пропуск в Москву доставать”.1008

Ахматова говорила, что прямая речь в мемуарах должна быть уголовно наказуема. Но пересказ Белкиной не противоречит фактам. А факты таковы. Асеев был потрясен известием о гибели Марины Ивановны и тут же повел Мура в райком партии. Там он получил разрешение прописать Мура у себя. Вещи Мура, а багаж у него всё еще был большой, перевезли к Асеевым. Однако в тот же день Николай Николаевич сообщил, что их с женой-де вызывают в Москву. Мур поверил этому и понял, что на Асеевых “опираться в Чистополе не приходится”1009. Если же Асеева и в самом деле вызывали в Москву, то он начисто проигнорировал последнюю просьбу Цветаевой: взять Мура с собой, не бросать. Впрочем, он, кажется, никуда и не поехал. Оксана тоже не собиралась в столицу. Она уже вовсю готовилась к зиме: “…запасалась дровами, набивала погреб, готовила всякие соленья, варенья”.1010

Для Цветаевой Мур – любимый сын, а кто он был Асеевым? Зачем он им нужен? В те времена не было модного теперь понятия “чайлдфри”, но само явление существовало. Не все хотят заводить детей. Есть пары, предпочитающие пожить “для себя”. Читая диалог Оксаны Асеевой с Марией Белкиной, невольно вспоминаешь рассказ Андрея Платонова “На заре туманной юности”: “От своих детей бог избавил, зато нам их родня подсыпает, – вздохнула Татьяна Васильевна. – Вот тебе, Аркаша, племянница моя, она теперь круглая сирота, пои, корми ее, одевай и обувай!”1011

Но потерявшая родителей Ольга – хотя бы близкая родственница Татьяны Васильевны, а Мур был Асеевым совершенно чужим человеком. К тому же он не понравился Оксане. Узнав о смерти Цветаевой, она закричала, запричитала, как полагалось нормальной русской женщине: “Боже ты мой, ужас-то какой!” На что Мур, которому неприятно было делиться с другими своей болью, заметил: “Марина Ивановна правильно сделала, у нее не было другого выхода…”1012 Это для Оксаны, очевидно, было за пределами понимания: “…фашист, бездушный фашист”, – восклицала она даже много лет спустя. Наконец, бытовые привычки Мура показались ей отвратительными: “…голый ходил, в одних трусах, мужик мужиком, а мы ведь с сестрой женщины…”1013

В общем, в семью Мура не взяли. Более того, не взяли и рукописи Цветаевой. Асеев побоялся связываться, даже руками будто бы замахал: “Ни за что , этого мне еще не хватало, вон Хлебников оставил архив у Маяковского, сколько потом на Володю собак вешали! Ни за что не возьму, забирай всё с собой, не хочу связываться!..”1014 Не забудем, перед нами двойной пересказ: слова Асеева передает жена, а записала эти слова Белкина. Скорее всего, Асеев отказал несколько более интеллигентно. Но, так или иначе, отказал.

На несколько дней Асеевы Мура все-таки приютили, помогли продать и часть вещей Марины Ивановны. Вряд ли дорого: спешка, бедность покупателей – всё это не способствовало успешной торговле. Тем не менее к концу сентября у Мура было тысячи три. Неплохая сумма. На эти деньги он будет жить и в Чистополе, и в Москве, с остатками этих денег приедет в Ташкент.

Асеев не раз вспоминал Цветаеву: “По вечерам Коля читает ее великолепные стихи”1015, – писала Надежда Синякова, сестра Оксаны. Муру он читал поэму, которую начал писать в эвакуации. Поэма парижскому мальчику понравилась. Он как будто и не был в обиде на Асеева и его жену, только заметил, что от них “веет мертвечиной”, да посетовал на скуку: “Как скучно живут Асеевы! У него – хоть поэзия, а у ней и у сестер – только разговоры на всевозможные темы”.1016 Удивительная для Мура мягкость. Мастер злословия, заочный поединок Оксане он явно проиграл.

Мур хотел сразу же ехать в Москву, где рассчитывал встретить и Митю Сеземана, и Валю Предатько. Но поездка отложилась. Мура устроили в интернат Литфонда. Об этом интернате еще в конце августа говорила и Цветаева: “…он будет там в тепле и сыт, окружен сверстниками, сможет нормально учиться в школе…”1017

В сентябре и Муру интернат показался хорошим выходом. Кормят прилично, есть крыша над головой, а с октября начнутся школьные занятия. Всё оплачивает Литфонд.

Многие ученики интерната, включая Тимура Гайдара, работали на колхозных полях. Сам же Мур сумел счастливо избежать мобилизации на “трудовой фронт” и был этим очень доволен. Так же счастливо он избежал и набора в школу фабрично-заводского обучения (ФЗО): получив профессию, ребята должны были заменить ушедших на фронт рабочих. Но Мур стоять за станком не собирался. Помогла Анна Зиновьевна Стонова, старший педагог интерната. В ФЗО брали тех, у кого есть паспорт. Анна Зиновьевна сказала, будто паспорта у Георгия Эфрона нет. Его оставили в покое.