Горечь войны - Найл Фергюсон

Тем, кому кажется, что на Сомме обороняющимся было легче, стоит почитать дневник Юнгера. В августе 1916 года, находясь на передовой в Гийемоне, он писал: “Живые лежали вперемежку с мертвыми. Зарываясь в землю, мы обнаруживали их лежащими слоями, один на другом. Рота за ротой шли под ураганный огонь, который выкашивал их полностью”. По его словам, именно этот опыт впервые заставил его прочувствовать, что такое Materialschlacht. Если бы упавший у ног Юнгера снаряд разорвался, вряд ли он бы еще что-нибудь написал, а так он только был ранен в ногу и пропустил благодаря этому гибель своей роты 11. В марте 1918 года другая рота, которой командовал Юнгер, пострадала от прямого попадания снаряда, выдвигаясь к Каньикуру накануне большого наступления. Погибли 63 человека из 150-ти. Юнгер – командир, отличавшийся почти нездоровой храбростью, – бежал от места взрыва в ужасе, а затем сорвался и зарыдал прямо перед выжившими 12. Неудивительно, что с обеих сторон было столько “контуженых” – если учесть, что к “контузиям” тогда причисляли все психические расстройства, связанные с боевым стрессом. После войны около 65 тысяч британских ветеранов получали пенсию по инвалидности в связи с “неврастенией”. Это 6% от общего числа ветеранов, получавших пенсию. Девять тысяч из них все еще находились в больницах 13. По данным исследования, в ходе которого было рассмотрено 758 случаев, вернулись к “нормальной жизни” – что совсем не означает полного выздоровления – только 39% респондентов 14. У германских солдат симптомы были схожими. Тенденция не столько лечить пострадавших, сколько наказывать их электрошоком и прочими болезненными процедурами была общей и для Германии, и для Англии. При этом, если в Германии и были врачи вроде доктора Уильяма Х. Р. Риверса, по крайней мере старавшегося возвращать солдат в строй гуманными мерами, их деяния остаются неизвестными миру 15. Если даже Юнгер дошел до нервного срыва – пусть и краткого, – можно в целом не сомневаться, что солдат, не переживших под огнем чудовищного страха, было мало или совсем не было. Зигфрид Сассун – человек не менее храбрый, чем Юнгер, – в своем стихотворении “Вытеснение военного опыта” впечатляюще описывает психологические последствия артобстрела:

Это было написано, когда Сассун находился на излечении в Кенте.

В боевой обстановке солдаты также страдали от постоянной усталости. Рядовой Джон Люси, вспоминая об отступлении от Монса, подробно это описывает: “Наши тела и души молили о сне… Каждая клетка… просила об отдыхе, и на марше ребята не могли думать больше ни о чем другом”. У Олдингтона, Барбюса, Юнгера и многих других писателей можно найти еще сколько угодно примеров 17. Юнгер даже отмечал, что “дух угнетает не опасность, какой бы сильной она ни была… а изнеможение и скверные бытовые условия”. Под Оренвилем, во время своего первого пребывания на фронте, он спал ночью всего по два часа 18.

Бытовые условия, бесспорно, были зачастую скверными. Даже если (как некогда заметил Барнет) для людей из трущоб Глазго дождь, холод, вши, крысы и насилие были делом привычным 19, утверждать, что в окопах им не приходилось еще хуже, было бы нелепо. Как бы плохо ни было в трущобах, они не были сделаны из грязи, а католики в них не обстреливали протестантов из пушек. “Ад – это не огонь, – заявляла французская солдатская газета La Mitraille. – Настоящий ад – это грязь”. Le Crapouillot возражала, что хуже всего холод 20. Юнгер полагал, что “сырость и холод” вредили стойкости бойцов сильнее, чем артиллерия 21. Впрочем, солдату в окопах было плохо, даже когда он не мерз, не мок и не тонул в грязи. Он грустил об убитых друзьях (особенно о тех, кто погиб еще сравнительно “зеленым”) 22. Вдобавок, несмотря на все байки Нортклиффа о здоровой жизни на природе, солдаты часто болели (хотя их болезни реже приводили к фатальному исходу, чем во время прошлых войн). Как показывает германская статистика, в течение войны болело в среднем 8,6% боевого состава. Летом 1918 года доля больных заметно увеличилась, но виноват в этом был не Людендорф: его армия пострадала от охватившей весь мир в это время эпидемии гриппа 23.

Радоваться жизни среди “ржавой колючей проволоки”, “развороченной земли” и “истерзанных снарядами полумертвых деревьев” также было трудно – впрочем, отвращение к фронтовому пейзажу мучило в основном новичков 24.

За все это бойцам еще и сравнительно мало платили (что у большинства из них вызывало намного большее недовольство, чем уродливый пейзаж). Британский солдат, получавший в 1917 году один шиллинг в день, негодовал, встречаясь в тылу с людьми из колониальных войск, жалование в которых было в пять-шесть раз больше (отсюда ругательное “гребаные пятишиллинговики”). Еще больше раздражал его вид офицеров, позволявших себе напиваться допьяна, когда их подчиненные не могли позволить себе даже стакан вина (младший офицер получал в день 7 шиллингов 6 пенсов плюс 2 шиллинга квартирных и 2 шиллинга 6 пенсов полевых) 25. Джордж Коппард в своих воспоминаниях постоянно пишет, как британский томми мучился от собственной бедности 26. Впрочем, по сравнению с французским призывником, которому полагались в день жалкие 25 сантимов, он был богачом. Наконец, солдаты всех армий, участвовавшие в войне с самого начала, были поражены богатством американцев, когда те прибыли на фронт. В Бресте пуалю затевали драки с новоприбывшими американскими солдатами, которых они обвиняли в нечестном успехе у женщин 27.

С учетом лишений, которые приходилось выносить солдатам, едва ли не больше всего в этой войне удивляет, что дисциплина не рушилась намного чаще – и не начала рушиться намного раньше. Всевозможным рождественским перемириям 1914 года, во время которых британские и германские солдаты “братались” на нейтральной полосе, зачастую уделяется несоразмерно много внимания 28. Еще больше внимания привлекает к себе принцип “живи сам и давай жить другим”, царивший в 1914 и 1915 годах на некоторых участках Западного фронта. Фактически негласные перемирия иногда действовали в обеденное время или во время спасения раненых. Действовала и система “око за око” – на каждый беспричинный выстрел противника отвечали двумя 29. По ночам дозоры на нейтральной полосе тщательно избегали друг друга. Снайперы – даже если стреляли – старались не убивать. Когда из штаба приходили приказы возобновить бои, насилие было просто “ритуалом” 30. На этот феномен очень любят ссылаться социологи – а также, как ни странно, биологи-дарвинисты. Для первых он свидетельствует о склонности людей сотрудничать друг с другом 31, а для вторых – о стремлении эгоистичных генов избежать уничтожения 32.

К несчастью для поклонников этих изящных теорий, подобное поведение обычно не приживалось. Если рассматривать Первую мировую как бесконечное разыгрывание дилеммы заключенного 33, то придется признать, что обе стороны в течение большей ее части постоянно предавали партнера 34. Один из хайлендеров Гордона выразил настроения многих солдат, когда вернулся с рождественского перемирия, поигрывая кинжалом, и заметил: “Не доверяю я этим ублюдкам” 35. Так что в своем неприятии перемирий Гитлер был совсем не одинок 36. Юнгер рассказывает, как они нередко заканчивались: