Чаша страдания - Владимир Голяховский

Лиля в легком платье в горошек выглядела очень привлекательной, и Костя, как вошел, так и впился в нее глазами. Она смущенно улыбнулась:

— Спасибо вам, Константин, за цветы, и за подарки тоже.

— Зовите меня просто Костя. Вам эти цветы нравятся?

— Очень. Где вы их берете зимой?

— Я заказал их из Москвы, специально для вас.

Распоряжалась Римма:

— Костя, садитесь. Наливайте — выпьем за наше знакомство.

— С удовольствием.

— Ого, какой коньяк! Лилька, не стесняйся, пей.

Непривычная к выпивке Лиля от смущения и по настоянию подруги выпила слишком много. А Римма продолжала:

— Костя, расскажите нам что-нибудь интересное. Чем вы занимаетесь?

— Я строитель. Вообще-то в строительном деле интересного мало. Но если хотите, расскажу одну забавную историю. Недавно строили мы высотное здание Министерства иностранных дел на Смоленской площади. Знаете такое? Так вот, обращали ли вы внимание, что наверху там торчит небольшой шпиль, совсем не вяжущийся с архитектурой здания? А история такая. Сталин сам утверждал проект, и шпиля в проекте не было. Мы себе строим все по проекту, и вдруг вызывают нас, группу ведущих инженеров, в Кремль. А при Сталине знаете как не угодил хоть в чем-нибудь, так прощайся со свободой. В Кремле член Политбюро, такой из себя важный, пухлый, дает нам срочное задание — водрузить на вершине шпиль. Мы удивились. Я был начальником, и решать надо было мне. Я стал вяло возражать: мол, не подходит шпиль. Он как на меня цыкнул: «Ставьте шпиль, выполняйте, что вам приказано!» — «Ну а какой величины шпиль?» — спрашиваю. Он замялся. «На вашу ответственность», — говорит. Ну, раз Кремль приказывает, надо ставить шпиль.

Сначала Лиле было скучно слушать рассказ гостя. Но он говорил с комическими интонациями, стараясь произвести на нее впечатление. Она кивала головой, попивая большими глотками коньяк, и незаметно для себя опьянела, не совсем уже отчетливо размышляя: «А он действительно интересный мужчина…»

Римма тянула коньяк с удовольствием и тоже слегка опьянела. Лиля заслушалась рассказом, выпила больше, чем надо, и теперь думала: «Неужели Римка права и это сейчас у меня с ним произойдет?» Костя продолжал, интонацией подчеркивая нелепость ситуации:

— А что, оказалось, за причина? Потом я смог выяснить, что Сталин, проезжая с дачи по дороге в Кремль, посмотрел из машины на нашу почти законченную стройку и сказал только одно слово — «шпиль». Но если Сталин сказал, то это закон. При нем в машине всегда ездил его секретарь Поскребышев, генерал-лейтенант. В его обязанности входило запоминать все, что «хозяин» скажет, и докладывать членам Политбюро. Он и передал им: товарищ Сталин сказал: «Шпиль». А все, что Сталин сказал, считалось гениальным, — Римма и Лиля с усмешкой переглянулись, а Костя продолжал: — Поскребышева спрашивали: какой шпиль, зачем шпиль, какой величины? А он свое: «Товарищ Сталин сказал только одно слово „шпиль“». Ну, переспрашивать великого гения, конечно, побоялись, а ослушаться никак нельзя — посадит, сгноит. Поэтому Политбюро поставило под риск нас — строителей: в случае недовольства Сталина виноваты будем мы. Но мы тоже думали-думали и решили схитрить: водрузили на верхушку здания шпиль, но на всякий случай — маленький. Ну вот, надоел я вам своей «веселой историей»?[58]

Римма ответила с тонкой усмешкой, какую умела изображать одна она:

— Под такую историю сопьешься от веселья. Надо еще выпить.

И опять Лиля выпила слишком много, Римма покосилась на нее:

— А сейчас извините, я должна оставить вас на пару часов, приду после полуночи, — и подмигнула Лиле, указав незаметным кивком на коленки.

Только Римма ушла, оба разволновались и почувствовали себя напряженно. Под влиянием коньяка и инструкций Риммы в Лиле бурлило волнение. Она тяжело дышала, и ее вдруг охватила какая-то бесшабашность, сомнения улетучились, она ждала, когда он сделает первый шаг. Костя это чувствовал и влюбленно смотрел на нее. Оба молчали. «Ну что же он?» — она заложила ногу на ногу и незаметно подтянула платье выше колен. Костя украдкой посматривал на ее колени, тоже тяжело дышал, но ничего не говорил и с кресла не вставал. Лиле стало жарко, она встала пройтись по комнате и не совсем твердо подошла близко к нему. Коньяк ударил в голову, она качнулась в сторону кресла. Подхватывая ее, Костя опустился на колени и обнял ее ноги. Это было очень приятно, она улыбнулась и положила ему руки на голову:

— Извините, Костя, я… я, кажется, опьянела немного…

Он смотрел на нее снизу вверх и рук не отпускал:

— Вы не сердитесь?

— Нет, — тогда и она скользнула в его руках и опустилась на колени, их лица оказались так близко, что потянуться навстречу было так просто и естественно. Лиля закрыла глаза и затрепетала от его нежного поцелуя. Они стояли на коленях, сливаясь телами, и через легкое платье она почувствовала его мужское напряжение. Ей стало совсем весело, она подумала: «Так вот она — эта стрела Амура», засмеялась и прижалась к этой «стреле». Все стало совсем ясно и просто, он подхватил ее под коленями и перенес на кровать. От выпитого, от объятий, от легкости прикосновений — у нее кружилась голова. Обнимая его и поддаваясь, она с трепетом ощутила, как его руки скользнули под платье и нежно ее раздевали. И вдруг вспомнила слова из романса — «Руки, вы словно две большие птицы». Теперь она лежала под ним и сладостно ждала того неминуемого жаркого ощущения, которое должна сейчас испытать. Обняв его ногами, шепнула:

— Только будьте осторожней…

Когда, сотрясаясь всем телом, он резко откинулся от нее и лег рядом, она все еще не могла остановить ритмических движений своего тела, извивалась и что-то бессвязно шептала. Ей не хватило его ласк, она впилась в него губами, перекинулась и села на него верхом, сильно вжимаясь. Он спросил ее глазами, и она глазами ответила «да». Он подтянул ее за плечи, и тогда она снова почувствовала его проникновение и старалась, старалась все больше и больше вжать его в себя. Что-то совсем новое нарастало в ней, новое, ошеломляющее, это новое вдруг заставило напрячься все ее тело, она задрожала от наплыва сладострастного наслаждения и застонала:

— Костя, Костя, ой, как мне хорошо!..

Уже за полночь вернулась Римма. Лиля лежала голая, раскинувшись на кровати и продолжая переживать то невероятное новое ощущение удовлетворения. Увидев подругу, она воскликнула:

— Римка, знаешь, я совсем, совсем как пьяная.

— Ты пьяная и есть.

— Нет, не в том, не в том дело… Это было, я вдруг почувствовала это… ничего подобного я не знала… это налетело на меня, затрясло… как это называется?

— Ах, это? Это называется «оргазм». Поздравляю, ты стала настоящей женщиной!

И так получилось, что во второй половине отпуска решать стала Лиля. Она говорила Римме: