Жнец-3. Итоги - Нил Шустерман

И затем, в одно мгновение, все изменилось.

– Не правда ли, это чудо! – воскликнула одна из регулярных посетительниц Муниры во время очередной душеспасительной беседы. – Не знаю, правда ли это, но похоже, что правда. Люди сомневаются, но я не сомневаюсь.

– О чем это вы? – спросила Мунира.

– Передавали сообщение Жнеца Анастасии. Вы не видели? Она говорит, будут новые сообщения. Не терпится послушать!

Мунира решила закончить беседу пораньше.

Фарадей полюбил простую жизнь, где все необходимое давали ему море и остров. Питьевую воду ему доставляли дожди и утренние росы. Он стал настоящим виртуозом в ловле рыбы с помощью гарпуна, а также научился делать самые замысловатые ловушки на все, что двигалось по суше и было съедобно. В общем, в своей добровольной ссылке он если не преуспевал, то чувствовал себя сносно.

Но если его маленький островок никак не участвовал во всеобщих изменениях, остальные части атолла было нельзя узнать. Исчезло большинство деревьев и прочей растительности, которая делала острова настоящим тропическим раем. Гипероблако всегда заботилось о сохранении девственной природы, но Кваджалейн оно принесло в жертву более высокой цели.

Прошло некоторое время, прежде чем Фарадей осознал, что за строительство ведется на соседних островах. Поначалу Гипероблако озаботилось инфраструктурой: причалы и дороги, дома для рабочих и, конечно, краны – множество кранов. Трудно было представить, что подобное масштабное строительство будет тайной для остального мира, но мир, каким бы маленьким он ни стал в последние столетия, все еще хранил укромные, никому не ведомые уголки. Отплыв от островов всего на двадцать пять миль, человек терял из виду пусковые башни и ракеты, стоящие на пусковых столах. А что такое двадцать пять миль, если исходить из размеров Тихого океана?

Ракеты. Фарадей должен был признать, что Гипероблако правильно использовало эти уединенные острова. Если оно хотело, чтобы остальной мир ничего не узнал об этих космических кораблях, выбор был сделан идеально.

Мунира по-прежнему навещала Фарадея раз в неделю. Хотя он и не собирался ей в этом признаваться, он ждал ее приезда и грустил, когда ей нужно было уезжать. Мунира была его единственной связью – не с прочими островами атолла, а со всем миром.

– У меня для вас новости, – говорила она, ступив на землю.

– Нет у меня никакого желания слушать новости, – неизменно отвечал он.

– А я все равно расскажу, – так же неизменно отвечала она.

Для них это стало чем-то вроде ритуала.

Новости, которые привозила Мунира, редко бывали добрыми. Не исключено, что она делала это намеренно, чтобы вырвать его из его уединения и побудить к возвращению в мир. Если это было так, то усилия Муниры были напрасны. Он просто был не в состоянии сделать это – между ним и миром лежала непроходимая пропасть.

Посещения Муниры были единственным средством, с помощью которого Фарадей отмерял время. Равно как и то, что она привозила. Гипероблако с очередным кораблем неизменно присылало коробку, в которой Фарадей находил какую-либо из своих любимых вещей. В этой же коробке бывало что-то и для Муниры. Конечно, напрямую Гипероблако не имело прав общаться со жнецом, но почему бы не воспользоваться услугами посредника? Со временем Гипероблако развило в себе некие хулиганские склонности.

Как-то Мунира привезла Фарадею плоды граната, семена которого, конечно же, должны были добавить новых пятен на мантию жнеца, которую было и так трудно узнать.

– У меня для вас новости, – сказала она, ступив на землю.

– Нет у меня никакого желания слушать новости, – ответил он.

– А я все равно расскажу.

И она рассказала о поисково-спасательной операции в месте, где затонула Стоя, о найденных мантиях Отцов-основателей и о поднятых со дня моря бриллиантах.

– Все, что нам нужно для того, чтобы открыть бункер, – это еще один камень, – сказала Мунира. Но новость Фарадея не заинтересовала.

Через несколько недель Мунира привезла пакет хурмы и сообщила, что Жнец Люцифер был пойман Годдардом.

– Годдард собирается публично подвергнуть его жатве, – сказала она. – Вы должны что-то предпринять.

– А что я могу сделать? Остановить солнце, чтобы тот день никогда не настал?

И он отослал Муниру с острова, не позволив ей разделить с ним их обычную трапезу, после чего удалился в свою хижину – оплакивать бывшего ученика. Наконец, слезы на его лице высохли, а в душе не осталось ничего, кроме пустоты и глухого отчаяния.

Но через несколько дней Мунира вновь появилась на острове, совершенно неожиданно. Не притормозив катер, она заставила его вылететь на песчаный пляж, где он прорезал килем глубокую борозду.

– У меня для вас новости, – сказала она.

– Нет у меня никакого желания слушать новости, – отозвался Фарадей.

– На этот раз будет, – ответила Мунира с улыбкой, какой жнец давно не видел на ее лице. – Она жива.

И, помедлив, повторила:

– Анастасия жива!

С крыши небоскреба, на которой расположилось шале Годдарда, было видно, как растет, набухает толпа протестующих. Статуи великих жнецов, стоявшие перед фасадом, были сброшены на землю, а автомобили их слишком беспечных коллег полыхали, подожженные протестующими. Хотя Гипероблако было противником всяческих эксцессов, оно не вмешивалось, полагая, что таким образом может вторгнуться на территорию, принадлежавшую жнеческому сообществу. Оно отправило к месту беспорядков несколько нарядов полиции, но только для того, чтобы ярость протестующих не обратилась на обычных граждан и их собственность.

Тем не менее к небоскребу, принадлежавшему жнецам, явились не только их противники, но и те, кто хотел бы защитить Годдарда и его коллег. И эти люди были в не меньшей мере непреклонны в своем желании отстоять своих и в той же мере разгневаны. Эти две группы собравшихся сталкивались и сливались, перемешивались и расходились, и очень скоро стало непонятно, где здесь кто. На улицах вокруг небоскреба правила ярость, и только ярость. Ярость настолько всеобъемлющая, что ее не могли смягчить никакие наночастицы.

В городе была объявлена тревога. На входе в здание дежурили не только охранники, но и жнецы, которым был дан приказ подвергать жатве всякого, кто осмелится приблизиться к входу. И демонстранты, несмотря на овладевшую ими ярость, не рисковали подняться по ступеням к дверям здания.

И когда по этим ступеням стала подниматься одинокая фигура, толпа замолчала и затихла, ожидая, что произойдет.

Человек был одет в грубой ткани пурпурный балахон, а на плечи его был наброшен нарамник с серебряным шитьем. Судя по виду, тоновик, но одежда выделяла его из среды обычных тоновиков.