Русалка и миссис Хэнкок - Имоджен Гермес Гауэр

– Мм?

– Могло ли все у нас быть иначе? – Она не хотела задавать этот вопрос и не хочет услышать ответ на него: правда уже лежит тяжким грузом у нее на сердце. Анжелика рада, что не видит лица мужа во мраке. – Если бы я не потеряла ребенка, у нас все было бы по-другому?

Мистер Хэнкок слегка отшатывается – то ли в замешательстве, то ли в изумлении.

– Ну да. Разумеется. Все было бы по-другому.

Затем он укладывается рядом с ней, и больше никто из них не произносит ни слова.

На исходе ночи, перед самым рассветом, мистер Хэнкок просыпается и слабо шевелится под одеялом. Медленное дыхание Анжелики в тишине подобно шороху волн, лениво набегающих на берег. «Бедное дитя», – думает он, но при этом не может прогнать мысли о русалке, о ее огромной чувственной тоске, перекатывающейся в чане. И хотя воспоминание о слезах жены по-прежнему причиняет острую душевную боль, он ничего не может с собой поделать – и встает с постели.

«Почему я это делаю? – спрашивает себя мистер Хэнкок, бесшумно спускаясь по широкой лестнице, где воздух дрожит и трепещет, полный своих собственных тайн. – Почему не останусь с ней?»

Да потому, что влечение, им владеющее, непреодолимо. Такие чувства испытывает человек, стоящий на самом верху громадной башни: он страшится разверстой под ним бездны, но все же должен заглянуть в нее, должен шагнуть к парапету.

Мистер Хэнкок пересекает гостиную и выходит на крыльцо через стеклянную дверь. Сад шелестит листвой; темный треугольник лужайки тянется вниз по склону к летнему домику, тускло белеющему в темноте, и мистер Хэнкок широким шагом направляется к нему.

С минуту он стоит между колоннами и напряженно вслушивается в тишину. Убедившись, что вокруг все тихо, он отпирает маленькую дощатую дверь, открывающую путь в подземелье, но, когда та со скрипом отворяется, до него доносится звук, заставляющий вздрогнуть и похолодеть от страха.

Дверь хлопнула. Где-то в доме.

Мистер Хэнкок отступает в тень, но хорошо видит оттуда, как одно окно освещается изнутри. Желтое пятно света проплывает за несколькими окнами второго этажа, а потом исчезает.

«Жена», – думает он. Вероятно, проголодалась и спускается в кухню за яблоком или ломтиком сыра. «Она не выйдет наружу». Он пригибается и застывает на месте, подобный могильному камню. Он слышит собственное шумное дыхание и звон, гудение металлического чана под землей. «Не выходи из дома, – мысленно приказывает он Анжелике. – Не выходи. Не выходи».

В воздухе ни дуновения, и тишина окрест такая, что стук передней двери, а потом хруст гравия под ногами слышны совершенно отчетливо, будто с расстояния десятка шагов.

Она просто посмотрит перед домом. Заглянет в конюшню – проверить, не убежала ли лошадь. Она не придет сюда.

Но мгновение спустя до него долетает голос Анжелики:

– Мистер Хэнкок? – а затем и сама она появляется из-за угла, облитая дрожащим светом. Она держит фонарь у самой груди, прикрывая ладонью неверный язычок пламени. – Сэр?

Кровь бешено стучит у него в висках. Сердце сжимает жестким спазмом, и судорожное трепыхание в груди кажется оглушительно громким. Мистер Хэнкок задерживает дыхание и пятится, но под ногой у него что-то хрустит – сухой лист или птичья косточка.

Анжелика на миг замирает на месте, а потом стремительно бросается вперед. Шаль, ночная рубашка, волосы развеваются позади нее, похожие на бледный след, оставляемый в воздухе ее движениями. Она бежит под уклон по лужайке, но пока еще находится недостаточно близко, чтобы увидеть мистера Хэнкока в укрытии.

– Где вы? – с внезапным гневом кричит Анжелика и устремляется прямиком к летнему домику, высоко подняв перед собой пляшущий фонарь. – Я больше не намерена терпеть это!

Она уже совсем рядом, но по-прежнему не видит, где прячется мистер Хэнкок, и он довольно долго наблюдает за ней, прежде чем она подбегает и останавливается прямо перед ним – с разъяренным лицом и торчащими в разные стороны, словно наэлектризованными, волосами. В слабом свете раннего утра лицо ее кажется незнакомым: в глазницах и под растрепанными кудрями расплываются чернильные кляксы теней; кожа местами сияюще-белая, местами тускло-серая. Анжелика дышит тяжело и часто; мистер Хэнкок слышит, как она сглатывает, то ли от страха, то ли от напряжения физических сил.

– Я здесь, – негромко произносит он.

– Да что же вы творите? – возмущенно осведомляется она. – О чем вы думаете? Вечно где-то пропадаете, никогда вас не отыскать, сколько ни ищи, а уж какие тайны вы от меня скрываете, я и вообразить не могу. Если вы задались целью свести меня с ума, то справляетесь с делом просто превосходно. – Анжелика взмахивает рукой столь резко, что фонарь гаснет, и она без всяких раздумий бросает его наземь. – С меня довольно! Я требую, чтобы вы переменили свое поведение, иначе я уйду от вас. Уйду, даже не сомневайтесь! Я не нуждаюсь в вас, сэр!

– Пойдемте отсюда, – лепечет мистер Хэнкок. – Пойдемте в дом. Мы все обсудим. Я готов выслушать все, что у вас накипело в душе.

Анжелика вытягивает шею, всматриваясь поверх его плеча:

– Что там, а?

– Ничего. – Он пытается увлечь ее прочь.

– Неправда. Я должна знать все постройки при моем доме – ведь я здесь хозяйка, верно? Однако я никогда прежде не задумывалась, почему вы храните при себе ключ от этой. Так что там у вас?

– Пойдемте обратно в дом. И бога ради, говорите тише, не то всех разбудите.

Анжелика отталкивает его.

– Ну и что, если разбужу? Мне нечего от них скрывать.

Она кидается вниз по лестнице и уже через два или три шага оступается. Мистер Хэнкок слышит короткий шум скольжения по камню и сдавленный возглас Анжелики.

– Осторожнее! – тихо вскрикивает он. – Лестница крутая и совсем темная.

Он поднимает с травы погасший фонарь и снова зажигает дрожащими руками. Потом приближается к жене сзади, держа его высоко, чтобы освещать ей путь.

Анжелика твердо стоит на ступеньке, водит пальцами по ракушкам, выложенным концентрическими кругами.

– Что это? – спрашивает она.

– Идите дальше, – говорит мистер Хэнкок, и она медленно двигается вперед, а он за ней следом, и ее волосы, колышащиеся в холодном сквозняке, щекочут его руки.

Анжелика спускается до конца лестницы, проходит через одну пещеру, вторую и, вступив в последнюю, издает испуганный возглас.

Что-то произошло там, в подземном гроте. Странная тоска источается из чана, как пар или дым; она незрима, но клубится в воздухе и заполняет легкие, порождая ощущение столь безмерного горя, что дышать трудно, и одновременно бесконечного одиночества, ужасной стонущей пустоты.

Анжелика судорожно вцепляется в руку мужа.

– Будьте рядом! Боже, это невыносимо! – Она поворачивается к нему, бледная от страха. – Что это?