Мои миры - Салават Шамшутдинов

то много. А если…, то мало. Очень мало. Вот и пойми. И хочется поднять руку к верху, а потом резко опустив её, сказать… И, сказал бы. Если бы временами второй фактор — здоровье, не напоминал о себе. И ведь толкнёт, кольнёт. Где-то не добьётся, где-то забьёт так, что не знаешь, как остановить. Начинаешь, словно заклинание, произносить фразу, услышанную когда-то по телевизору, что в пятьдесят лет здоровье — это когда каждый день болит в другом месте, или хуже: если нигде не болит, то это значит, что ты уже умер. Но, несмотря ни на какие фразы, начинаешь чувствовать бугор. Бугор или перевал? Скорее, перевал. Не горный, нет, жизненный. Единственный перевал, на который поднимаешься с радостью и вприпрыжку, не замечая, а спускаешься так быстро, словно летишь, постоянно ускоряясь, в пропасть. Организм в панике. Тупик. Нужна цель. Спасительная цель в жизни, которая словно спасательный жилет удержит тебя на плаву. Даст глотнуть воздуха и не захлебнуться в этом падении. Даст возможность остановиться, успокоиться, передохнуть, осмотреться. Всё хорошо, всё правильно. Жизнь идёт своим чередом. Закат сменяет рассвет. После зимы вновь приходит весна. Поколения сменяют поколения. Мир вечен. Он живёт и процветает. И тогда подумаешь, поднимешь руку, да и … махнёшь на все свои переживания и настроения, послав всё это туда, куда ещё никого не посылал в своей далеко не однозначной жизни.

Затем включив компьютер, глянешь в окно. Солнце или дождик, какая разница. Жизнь продолжается. Жизнь продолжается, а, значит, продолжаются стихи, рассказы, встречи. И, значит, есть цель, ради которой стоит жить.

СМУТНОЕ ВРЕМЯ

Помню, по истории в школе мы проходили Смутное время. Это было где-то в средневековье и не слишком меня интересовало. Куда приятнее было жить сегодняшним светлым днём, радоваться солнышку, веселиться с друзьями. На дворе был конец двадцатого века, время, когда казалось, все катаклизмы и злоключения ушли в прошлое. Да и что могло случиться, когда невдалеке уже маячило новое столетие. Двадцать первый век мне тогда казался сказкой. Сказкой, которая в своё время, войдёт и в мою жизнь. И хоть тогда уже местами на лекциях читали о грядущих вооружённых конфликтах в нашей стране и, причём, назывались места этих конфликтов, я не верил этому.

Всё изменилось в один день. Когда? Всё начало разваливаться задолго до того, как наступил этот день, но всегда хочется определить какую-то дату. В ноябре всем известного года, когда на день милиции вместо праздничного концерта по телевидению целую неделю транслировали классическую музыку вперемешку с «Лебединым озером». Был объявлен траур. Теперь я понимаю, что траур был объявлен по нашей прошлой жизни в её вязком болоте с иллюзиями. Больной умер, но многие надеялись, что теперь феникс возродится из пепла. Но не тут-то было. Правители сменяли друг друга со скоростью экспресса. Страну лихорадило.

Жизнь от этого не остановилась. Мы были молодыми. Веселились, влюблялись, женились. У нас рождались дети. К очередям мы с детства были приучены. С работы скорей торопились домой и всё, казалось, не сегодня — завтра вновь образуется. Дети стали подрастать. Счастливое время.

Однажды, проснувшись утром, мы узнали, что больше не существует страны, в которой мы родились и жили. Люди ходили с растерянными лицами и боялись посмотреть друг другу в глаза. В тот день почувствовался холод средневековья. Наступило смутное время для нашего поколения. У всех существуют трудные времена. Реже — смутное время. Нам, видать, «повезло».

Помню, везде в советской литературе и в кинофильмах, когда молодые люди вспоминали революцию, то завидовали своим отцам. Вот, мол, повезло. Что за дурь! Как может повезти, если ты живёшь в то время, когда не уверен в безопасности своих родных. Когда не знаешь, чем будешь завтра кормить своих детей.

Сейчас уже выросло новое поколение, которое не помнит, как денежные знаки менялись раньше, чем мы могли их запомнить. Как цены в магазинах росли каждый день. Страну разворовывали у нас на глазах, и мы не смогли ничего поделать. Наступил хаос. Подняли голову те, кто всю жизнь занимался воровством и спекуляцией. Предприятия стали банкротить. Люди теряли работу и средства к существованию. Исчезло понятие престижная работа. Если человек работал — это уже считалось удачей. Никогда не забуду того ощущения, когда нам на предприятии объявили, что мы уходим в неоплачиваемый отпуск на три месяца, при условии всеобщей безработицы. Состояние полной опустошенности. Нет хуже. Осознание собственной никчемности. Мне тогда повезло. Через три дня я уже работал. Но везло далеко не всем.

И всё это происходило на фоне полной анархии. В городах взрывали дома, общественный транспорт. На улицах среди бела дня можно было попасть под автоматный огонь. Бандитские разборки стали повседневной реальностью. Известных всей стране людей убивали, чуть ли не каждый месяц и вполне безнаказанно.

И всё-таки. То время я вспоминаю с нежностью, как самое лучшее время. Мы с женой — молоды. Наши дети были ещё в том нежном возрасте, когда вся их жизнь проходила в семье. Все проблемы забыты, и осталось только ощущение счастья. Смутное время пришлось на самое счастливое время моей жизни. Это с одной стороны горько, что я, может, не смог дать своим детям всего того, что хотел бы, а с другой стороны — радостно. Ведь что может быть лучше, если человек счастлив, независимо от времени.

ЗАРИСОВКА ИЗ 90-ЫХ

Весёлое осеннее утро. Как там у Маяковского: «Небо во сто солнц…». А, впрочем, может и не так. Да и без разницы. Лёгкая прогулка солнечным осенним утром. Без забот и без проблем. Что может быть лучше. Вдаль ушло палящим зноем лето. Ух, ты, на стихи потянуло. Как хорошо расслабиться и просто идти, подставив лицо пусть уже и не таким уж жарким лучам. В воздухе пахнет по-особенному. Этот запах я помню с детства. Запах осенних листьев, новых книжек и тетрадок, ещё пахнущих типографией. Но главное — это спокойствие. Спокойствие в нашем сумасшедшем мире. В мире с его вечной беготнёй, нервотрёпкой. А как бы сейчас было хорошо прокатиться на теплоходике по Неве или Волге. А может просто посидеть на берегу речки у тихонько потрескивающего костра с запекающейся картошкой. И вдыхать, вдыхать аромат уходящих последних тёплых дней. Или, как когда-то — на опустевшем колхозном поле найти стог сена, и отдаться всей душой вселенскому покою.

Но вокруг не прекрасный пейзаж, а Рыбацкое. Один из окраинных районов Ленинграда. Или нет, теперь уже