Когда запоют мертвецы - Уна Харт

Мужчина в запале сдвинул ворот рубашки, обнажив розовые пятна размером с монетку. Прошло много времени, но они оставались на коже ядовитым напоминанием о его распущенности и злобе. Пробсты и фугты подались вперед, чтобы рассмотреть укусы. Эйрик уже знал, каков будет следующий вопрос, который задаст ему судья по особым делам Клаус Хедегор.

– Эйрик Магнуссон, – медленно произнес судья, – насылали ли вы бесов на своего шурина Бьёрна Маркуссона?

– Да, ваша честь.

Он мог бы солгать. Диса потребовала бы от него именно этого. Эйрик знал, что жена не смотрит на него в этот момент, старается даже не слушать, а лишь копит в себе злость – жаркую, но бессильную. Он должен был соврать. Но он поклялся на Библии, прижался губами к Писанию, закрывая себе путь к отступлению.

Эйрик всегда знал, что балансирует на тонкой невидимой грани, а то, что он делает во благо, может в любой момент обернуться против него. Колдовство обещало власть, процветание и беззаботную жизнь. Соблазн воспользоваться этой силой ради благополучия – своего и семьи – всегда был велик. Вот почему Эйрик так старательно отвергал его. Друзья шутя называли его бессребреником, потешаясь над тем, что сын законника живет в скромной землянке и кормится тем же, чем его приход. Казалось, одна Диса понимала, почему Эйрик так поступал. Она ворчала, но никогда всерьез не заставляла его что-то менять. Поддашься соблазну раз, и второй дастся легче, а потом снова и снова, пока не попадешь в замкнутый круг…

Наказание за ошибку – вечные муки.

Судья нахмурил брови:

– Повторите, что вы сказали, преподобный!

– Я сказал, что насылал бесов на Бьёрна Маркуссона, ваша честь.

– Чтобы они кусали и терзали его?

– Именно так. Мой шурин дурно обращался со своей женой, и я наслал бесов, чтобы остановить его.

Клаус Хедегор вздохнул. Он расспросил у Бьёрна, как именно тот обращался с Рагнхильд, но формально за братом Дисы не водилось никаких грехов. Он никогда не ограничивал ее в еде, давал ей кров и одежду… Да, поколачивал, но разве возбраняется проучить нерадивую жену? Не оттого, что кулаки чесались, а ради пользы! Примерный супруг должен заботиться о благополучии семьи.

Судья усталым голосом спросил у Бьёрна, есть ли у того еще что рассказать, и, конечно, у негодяя нашлось. Больше всего Эйрика потрясло, что Бьёрн, ничтоже сумняшеся, обвинил его в совращении Стейннун! Шурин заявил, что именно после визита пастора девушка понесла и родила уродцев. Поэтому Эйрик и освободил свою полюбовницу, как только представилась возможность. Это абсурдное обвинение Эйрик отверг, но по лицам судьи, фугтов и пробстов уже пробежала тень сомнения. В этот раз, отпустив Бьёрна, они совещались гораздо дольше.

Пастор уже знал, что его ждет. Признание в том, что ты насылал на кого-то бесов, почти всегда ведет на костер, даже если все остальные обстоятельства складываются в твою пользу. Было очень странно об этом думать. Он должен был бы бояться, но страх все еще не допрыгнул до него, не схватил как следует своими цепкими лапками. Пока он лишь медленно, как змея, поднимался по штанине, добирался до пояса, перетекал с груди на шею, искал любую щель, чтобы проникнуть внутрь тела. Эйрик надеялся, что, если он не будет шевелиться, страх не сумеет сковать его сердце, – но просчитался.

Ужас от осознания грядущей мучительной смерти затопил его от макушки до пальцев на ногах. Ему внезапно стало не хватать воздуха, и он дернулся было, чтобы развязать ворот, но кандалы помешали. В ушах звенело, и ему вдруг показалось, что умрет он не наутро, крича от боли, когда обожженная кожа будет слезать с костей, а прямо сейчас, в этом сыром плесневелом зале. Кто-то прижал к губам Эйрика кружку, от которой кисло пахло пивом, но внутри была чистая вода. Поначалу горло не слушалось, кадык словно окаменел, и вся жидкость выливалась через углы рта, но затем получилось сделать глоток, другой… Тьма с глаз спала, шум в ушах постепенно утих. Его внезапный спаситель, Сёрен, смочил свой платок и обтер пастору лоб. «Благослови тебя Бог», – сказал Эйрик, и юноша кивнул. Не так, словно благодарил Эйрика, а как будто соглашался с ним: да, пускай уж благословит.

От «Серой кожи» повеяло прохладой и спокойствием. Даже через расстояние, их разделяющее, Эйрик ощущал, как происходящее доставляло гримуару какую-то злую радость. Обещание помощи, словно легкий ветерок, пробежало по его волосам. Хорошо, что «Серая кожа» здесь…

Лёгретта тем временем завершила переговоры, и судья в последний раз обратился к Эйрику:

– Ответьте еще на один вопрос, преподобный, и мы озвучим вынесенное решение. Известно ли вам, что это за книга?

Судья занес руку над гримуаром, но не дотронулся до него.

– Да, ваша честь.

Клаус Хедегор коснулся гримуара, аккуратно ощупал тонкий корешок. Эти руки были привычны к бумаге, их владелец уважительно относился к написанному слову.

– Эта книга принадлежит вам, преподобный?

Про себя Эйрик засмеялся и услышал, как хрустко вторит ему «Серая кожа». Какая наивность – думать, что гримуары, чья мрачная жизнь длится куда дольше человеческой, могут быть чьей-то собственностью!

– Нет, ваша честь.

– Но ее нашли у вас дома.

Он попытался представить себе лицо Дисы во время обыска, но не смог. Скорее всего, оно не выражало ничего, как бывало каждый раз, когда жена уходила вглубь себя, не желая присутствовать «на поверхности».

– Вероятно, так и есть, раз вы так говорите.

– Вы знаете, что в ней написано?

Эйрик улыбнулся одними губами.

– Нет, ваша честь.

О чем-то догадавшись, Клаус Хедегор осторожно поддел страницу пером и распахнул гримуар. В голове Эйрика зашумело и зашуршало, книга нагрелась – он мог ощутить это, даже не прикасаясь к ней. Перед глазами пастора заплясали неведомые руны. Они перемигивались зловеще и чарующе. Отсветы легли Эйрику на лицо. Искаженные письмена меняли форму, скакали, менялись местами. «Серая кожа» была раздражена его бездействием.

– Вы можете прочесть, что написано на этой странице?

Гримуары не читают. Ими не владеют. Их не используют. Они сами делают выбор. Это было первое, что понял Эйрик, когда ему удалось умаслить старика из Бискупстунги, или даже раньше, когда лежал в сырой могиле и смотрел на звезды, пока на ноги ему сыпалась земля. Тогда повеса и баламут, обыкновенный школяр Скаульхольта, сын законника вдруг осознал, что власть, что попадет ему в руки, однажды обернется против него. Но тогда это «однажды» было так же далеко, как звезды над головой. Теперь оно подкралось совсем близко, а он и не заметил.

Эйрик сделал несколько шагов к столу и глянул на руническую вязь. Знаки были ему незнакомы, но, если бы потребовалось, пастор впустил бы их в себя, позволил бы им просочиться сквозь кожу и остаться в костях.

– Не могу.

Тщеславные колдуны уверены, что ведовские книги подчиняются им и слушаются, как собаки. Сами гримуары поддерживают это заблуждение, но лишь до определенного момента – пока им это удобно, пока они не решили, что пора прощаться и искать новую жертву.