Пестрые истории - Иштван Рат-Вег

Это еще ничего, только армию кумушек надо было еще и как следует угостить. Можно себе представить, во что обходились эти каждодневные посиделки несчастному супругу[148].

Это ешь-пей да лихое пустомельство продолжалось две-три недели, пока роженица наконец-то не выбиралась из кровати. Но из какой кровати!

Простой человек тоже старался украсить и ложе роженицы, и саму ее, насколько мошна позволяла; а уж в богатом-то доме, во дворце аристократа помпезность была такая, что только рот разинуть, — как о том, например, простодушно рассказывает один очевидец.

Миланец Пьетро Казола, совершая паломничество в Иерусалим, по пути остановился в Венеции. Там его в порядке особой милости ввели в комнату одной дамы-роженицы, патрицианки. В своих путевых заметках он с восторгом описывает ослепительное зрелище, представшее ему.

Самой чудесной была, конечно, кровать с занавесями из золотой парчи. Наш путешественник с деловой хваткой оценил ее в пятьсот золотых дукатов. Декор спальни сам по себе обошелся в две тысячи золотых. Все четыре стены и потолок были обтянуты голубой с золотом тканью; ослепительно белые резные украшения камина могли бы оказать честь Фидию или Праксителю. Что касается подушек, одеял и собственно белья дамы, «о том лучше не рассказывать, все равно не поверят».

За него во всех подробностях другие описали пеньюар аристократической роженицы, этот предмет туалета замужней женщины вообще бывал роскошнее наряда невесты. Шелк, бархат, кружева и горностай либо другой благородный мех на слабом теле, бледный отсвет жемчужного ожерелья на шее, сверкание бриллиантов в ушах, красный и зеленый огонь рубинов и изумрудов на пальцах.

К великому щегольству и выставлению напоказ дамы-гостьи тоже разодевались в пух и прах.

Когда Казола, будучи восприимчивым по натуре ко всему прекрасному и драгоценному, вошел в спальню роженицы, там уже собралось двадцать пять венецианских дам, одна другой краше и нарядней. Стоимость драгоценностей, сверкавших в их волосах, на шее, запястьях и пальцах, можно было оценить в сто тысяч золотых.

После всего увиденного благочестивый миланец продолжил свое паломничество в Палестину, чтобы узреть святое место ясель в Вифлееме…

Мария Манчини, супруга герцога Колонна, племянница кардинала Мазарини, на послеродовой ярмарке тщеславия поставила точку над i. Не столько разубранный покой прославил послеродовые игрища римской законодательницы мод, сколько сама кровать. Сирена, восседающая на четырех морских чудищах, держащая на руках огромную резную раззолоченную раковину, над этим брачным ложем — двенадцать амуров поддерживали расшитые золотом тяжеленные занавеси. Сама больная принимала гостей оригинально одетая, а вернее раздетая, под богиню Венеру.

Кем же были ее посетители? На этот раз не только великосветские дамы, но и члены коллегии кардиналов, спешившие засвидетельствовать почтение супруге герцога.

О, ясли вифлеемские!

Все это должно было радовать глаз. Но у человека есть еще и уши. Французы называли кудахтаньем (caquets de l’accouchée) то словоизвержение, болтовню, сплетничанье, перенос слухов, которым занималось собрание великосветских кумушек у постели роженицы.

Сейчас сплетенный смысл их разговоров развеялся, словно при проветривании тяжелый дух спальни. Но зато остал-ся опасный осадок от их кудахтанья — суеверия и разные кривотолки[149].

Материнское молоко

Питающие жизнь капли материнского молока окружены целым сонмом легенд.

В эпоху крестовых походов христианская Европа была охвачена лихорадкой собирания святых мощей, среди прибывающих потоком со Святой земли мощей простодушные благочестиво принимали и молоко Марии.

В 1247 году император Балдуин II несколько капель молока (Богородицы) принес в дар королю Людовику Святому. Долгое время их хранили в парижской Сен-Шапеле, потом перенесли в ризницу собора Парижской Богоматери.

Вот список городов, в церкви которых попали эти капельки: Руан, Авиньон, Тулон, Шартр, Мане, Эврон, Лаон.

Итальянские города: Генуя, Ассизи, Венеция, Неаполь, Павия, Падуя, Рим. А в Риме даже шесть церквей получили по несколько капель: Санта Мария дель Пополо, св. Николая в Карцере, св. Крисоньо, св. Клементия, Сан Алеззио, св. Козьмы и Дамиана.

Грудь Марии Медичи

Среди земных женщин наиболее странное прославление получила Мария Медичи, супруга Генриха IV.

Известным оратором XVII века был Андре Валладье[150], придворный священник и королевский податель милостыни. Своими проповедями сам он был очень доволен, лучшие из них собрал и в 1612 году издал отдельной книгой. Книгу посвятил королеве Марии Медичи. Это странное посвящение имело свои корни в «Песне Песней», ему хотелось немилосердным прославлением всего рода женского угодить своей августейшей покровительнице. В основном это литературное обрамление (ради единства впечатления публикую и те фрагменты, которые непосредственно не связаны с грудью):

Для воспевания верхнего этажа автор смахнул с небес и солнце, и луну, и звезды, одолжил у Олимпа нектар и амброзию, выловил из моря жемчужины и кораллы, притащил кучу алмазов, карбункулов, роз, лилий, амбру и прочие атрибуты рифмоплетства.

Теперь следует очерк о втором этаже. Quam pulchrae sunt mammae tuae! Как прекрасны груди твои! Автор спешит добавить: «так молит в “Песне Песней” жених». И округлы они, как виноградины, и гладки, как пара козлят молодой серны. (Как известно, невеста была темнокожей, даже чернокожей.) Сколько сладости сокрыл в них Создатель! Это каналы для материнского молока; хранилища манны небесной, источники амброзии и нектара, два кувшина с молоком, два горшочка с медом, два куста бальзамических, двое часов башенных, показывающих внутри матери.