Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

мчащаяся по небосводу, озаряет волшебным светом только наши иллюзии, подпитывая их сладкой надеждой.

Наконец, он распахивает широко глаза и кривит губы, застывая в страдальческой неподвижности. Я прислоняюсь к влажному жаркому телу, сметывая с него простынь, укрывающую несчастного.

— М-Милана? — Хриплым шепотом он разводит губы, устремив на меня бездонный глубокий взгляд, от которого бросает в дрожь.

— Услышала, как ты разговариваешь во сне и пришла, — опаленная тревожным состоянием, произношу я. — Как ты? Тебе снились родит… — Не продолжаю.

В предутреннем свете, рассыпающемся на брызги по всей комнате, он, осклабляясь горькой улыбкой, с нежной страстью держится за мою ладонь, положенную ему на грудь.

— Когда ты рядом, я не чувствую боли. — Его голос все еще вдали от живого. — Сможешь остаться со мной? — Угодившая в тенета его взгляда я киваю и укладываюсь рядом с ним. В объятиях он крепко засыпает, и не видит вещих снов, не уходя в другую вселенную, вселенную смерти.

Яркая пыль лучей добирается до глаз, заставляя прикрыть их и укрыться в одеяле с головой.

Исстрадавшись за эти часы, я засыпаю, и в разгоряченном мозгу пробегает мысль: «Неисцелимый недуг — обреченная любовь».

Глава 37

Милана

Угнетенное состояние сопровождается во мне на протяжении всего дня. Испарение грез оставило на мне печальную тень. То есть паралич души, проявляющийся тогда, когда более не чем её зажечь. Любовное горе вытеснило из души все насущные планы, мысли об ином: о матери, об отце.

«Сегодня годовщина нашей разлуки с Джексоном. В этот день несколько лет тому назад я покинула свою родину. И уже совсем скоро нам придется расстаться вновь…»

За час до встречи в Толедо с тем, кто не устает набирать цифры, чтобы услышать меня, я сию секунду, здраво рассуждая, понимаю, что наполнена неизъяснимой сердечной тревогой. И ничто не в силах поглотить мою печаль. Он не сможет это принять. Это трудно принять мне, а ему подавно. Это решение далось мне нелегко, вызвав глубокое потрясение, но наступление дня, когда солнцу любви положено уйти в закат, неизбежно.

«Бездна любви познается бездной страданий. Страдаешь — значит любишь всем нутром. Уязвимое место влюбленных — искушенное сердце».

Навесив на себя оболочку спокойствия, залив в себя мысли о неотвратимости и безвыходности, днем я пыталась подбадривать Даниэля, подавленного, но всеми силами не показывающего мне истинность чувств, совершать действия, прописанные ему врачом, играться с расстроенной Мэри, с сестринской любовью помогающей брату.

Армандо и Анхелика по совету Марка, с которым я встречалась с полчаса назад, уехали на встречу со специалистом по работе с инвалидами, чтобы сделать попытку договориться с ним о назначении Даниэлю гимнастики для восстановления конечностей, проводимой в домашних условиях, и оформлению для него опытной сиделки.

Марк был с мамой и Мейсоном. С виду они и впрямь походят на семью. Повстречав их дома, куда я ездила, чтобы забрать одежду, мы немного посидели за столом, Марк и Мейсон поздравили нас с Джексоном с победой. Мама вела себя отстраненно и ни слова не проронила до той поры, пока речь не зашла о Даниэле, где я успела всплакнуть от бессилия. Она и здесь обвинила меня во всем, сообщив, что то время, которое я проводила за работой над проектом, нужно было жить с Даниэлем и с ним бы ничего не произошло. Отведя меня в комнату, она в гневном порыве бросила мне, что случившееся — расплата за моё вранье, что я должна делать для Даниэля всё, не отходить от него ни на шаг. И как бы удивительным это не было, но я согласилась с мамой. Отчасти… моя вина в этом есть. Она права. «Кольца, которое Марк подарил маме, я не заметила на ее руках. Сняла?»

В нашем разговоре, первом за эти недели сложившемся наполовину шумным, на эмоциях, наполовину относительно холодным, нетрудно уловить, какими чужими мы стали друг другу. Спросив у мамы, имела ли она общение с Беллой, она выражала «нет» и по той же пластинке принялась проклинать Джексона и всех, имеющих фамилию Моррис, в том числе моего отца. Утихнувшая сердечная гавань вновь зашла за горизонт, как только я припомнила его пылающий пристальный взгляд и наружный обличий будто после изнурительного терзания волками. Но я запретила себе о нем думать. Не вовремя он появился. Совсем.

Марк играет своеобразную роль весов между мной и мамой, но даже так, золотые солнечные стрелы не пробиваются в нас, мы с ней застряли на больших осенних хмурых тучах.

Мейсон, улыбчивый и пребывающий в своих душевных волнениях, когда мама и Марк отходили до машины, чтобы перенести вещи в квартиру, в которой они теперь будут жить, заявил мне, что он близок к тому, чтобы отыскать Мэрилин Монро, поскольку её фотография к концу дня будет развешена по всем кварталам. Резкий толчок прямо в грудь, горькая волна, нахлынувшая на меня при мысли, что ОНИ ВСЕ (Мейсон на время нахождения в столице) поселятся в НАШИХ С МАМОЙ СТЕНАХ, которые так любо стали моему сердцу за годы жизни в Мадриде, застлала меня настолько, что мой рассудок отказался от таковой предметности, что мне недоставало слов. И я оставила их со слезами на глазах и ушла, потерявшая всякую надежду, в туманный фон своей жизни.

Глава 38

Джексон

С чувственной жадностью, что наконец увезу её, захвачу всеми силами, лишь бы не оставлять в этой проклятой стране, я следую к историческому мосту, обогащенному многовековой историей, Puente de Alcántara (Алькантара), утвердившийся в Толедо, через реку Тахо, у подножия замка Сан-Серванандо, расположившийся рядом с крепостными воротами. Изящество средневекового зодчества с двух сторон увенчано арками. Основательность великолепия, красоту окрестностей, пропитанную духом истории, следует созерцать в вечерние часы, вбирая в себя всю мощь и благородство и замирая под творением бессмертия. Мост также запечатлен на одной из знаменитых картин Эль Греко «Вид города Толедо». Ощущение, испытываемое каждым, кто бывал здесь, запоминается надолго и нередко описывается фразой: «Побывал, как в средневековье… как в сказке…»

Долгие минуты разговаривая с собой вслух, я сообразил сделать Милане подарок (не имея цели задобрить её и дать волю женским слабостям перед отъездом; я заберу её, не учитывая согласия, — этот вылет равносилен безопасности ее жизни и моей) — упоительный вечер при звездах с прогулкой под луною на берегу реки и хрустальную серебряную небольшую фигурку в виде сердца на подставке в знак того, что любовью нашей мы смогли