Счастье в мгновении. Часть 3 - Анна Д. Фурсова

обустроить настоящее дефиле в старинном стиле и взять первое место. Об этом я узнал в письме от Максимилиана, приславшему мне на почтовый ящик благодарности и восторженные отзывы о воплощении в реальность прекрасного выступления, вернувшись домой, в полночь, терзаемый совершенно иными мыслями, после того, как прождал, так и не пришедшую Милану.

Наделенный неутомимым упорством, я всепоглощающе настроен не терять ни минуты на объяснения с ее стороны, почему наше свидание вчера не состоялось. Пока Брендон, овладеваемый отеческими чувствами, увлекся заботами о дочери, которую охватила лихорадка, небо даровало нам время, которое я безотлагательно принужден не растрачивать на полные сомнения рассуждения.

Уже не раз горевший в огне, в минувшие сутки, меня раздирало такое нестерпимое волнение, будто я с каждой секундой жизни, с каждой мыслью, угнетающей меня, качусь в бездну. Я пробыл в одиночестве, игнорируя всех, кроме Миланы, которая почему-то игнорировала меня, обойдя вниманием сотню звонков. Раздражённый тем, что она осталась на ночь у Даниэля, не известила об этом меня, когда, если бы не её жалость ко всем, то мы бы были уже в Нью-Йорке, я поначалу испускал свой пыл, вознамерившись, что устрою ей самую настоящую трепку, а после заверил себя, что пока мы не окажемся там, куда должны были улететь накануне, я не буду лишний раз проявлять свой гнев и оставлю его в стороне.

Раз двадцать я вынимаю часы из кармана, на которых сломалась застёжка, охваченный страстным ожиданием обожаемого создания, подавшего согласие на встречу одной лишь фразой: «Я приду». Явившись раньше назначенного часа, с рассеянным и взволнованным видом я, изнемогающе ожидая её, всматриваюсь вдаль, вволю думая о будущем, стоя на гибельной полосе жизни. Лелеяв успокаивающие мысли, что она появится передо мною, на мгновение, откинув все сомнения, наплевательски относясь ко всему, что твердит мне общество, знающее, в какую зияющую пропасть я угодил, я любуюсь ночью, укрытый ее серебристо-черным покрывалом расцветшей красоты.

В чаянии будущих наслаждений с любимой, озаряющих плоть, вдали ото всех, отдаваясь чувству любви, растущему в сердце, я услаждаюсь, как луна отдаёт свет, стелющийся по водной глади мерцающими чешуйками. Серебряные переливания, отпускаемые властительницей ночи, будто кто-то неосторожно пролил сливки в речушку, возбуждают романтичные грёзы, обостряющие поэтические чувства. Клубящаяся дымка, трепетно касающаяся кожи, рассеивает туман в сердце и благодатной свежестью будит влечение к полной близости с чем-то неведомым, таинственным.

Любовной негой покрыта дремлющая природа, извивающая дуновение чувственности, окрашивающая свидания раскаленных сердец. В полумрак, гнездившийся на землю, незримо проникает дыхание поцелуев, обуревающих пылкие души. Под сенью деревьев затаились влюблённые, пряча лица, пламенеющие чувствами, околдованные прелестью избранников, в безумной любовной радости ласкающие обожаемые губы. В воздухе повисли робкие проявления любви, изливающие облака фимиама нежности и всепоглощающей первой страсти. В этой лихорадке любви, наполняющей души счастьем, инстинктивно звучат в ушах пламенные слова, обостряющие букет тайных чувств.

Нежно-взволнованный ветерок, растопленный от пылких вздохов, хранит молчание и, устроившись поудобнее, с увлечением вздыхателя, притихает, вслушиваясь в шепот литературных выражений любви. Разукрашенное звёздами небо придаёт теплоте жизни романтичность и берет неодолимую власть над женскими сердцами, с откровением отдающимися мужским ласкам, распаляющим кровь.

Жжёт сердце от того, что у меня ничего не остаётся, кроме как такого выхода, ежесекундно вызывающего у меня сомнения под воздействием не перестающего размышлять сознания.

Луч луны обрисовывает фигуру хрупкой, утончённой девушки, руки которой созданы для ласк. И даже невзирая на то, что она не явилась в назначенный час вчера, опоздала на этот раз, я быстротой молнией бросаюсь ей навстречу с объятиями.

— Иисусе, Милана, ты пришла! Какие мне только мысли не лезли в голову! — говорю слова, в которых изливается томящееся сердце и крепко обхватываю её с живой радостью, беспрестанно оборачиваясь. «Брендон окутан здоровьем Беллой. Его около вас нет», — тут же успокаиваю себя мыслью.

— Я ждал тебя…

Опустив взгляд, посвящая себя молчанию, полуобняв меня, она отступает на шаг назад. Оторопев, что словно обнимаю не девушку, а лед, я ощупываю ее глазами, чувствуя предвестник грозы, невозмутимую в ней загадочность, отрешенность от самой себя. На ее лице пробегает тень того, что творится в ее душе, — угасание грез.

Подаю ей «сердце» в надежде, что оно вызовет в ней улыбку, но она ничего не принимает и ведёт себя довольно отчужденно, будто мы так далеки друг от друга, терзая мою душу, без того не находящую себе покоя.

Приблизившись к ней, я прикасаюсь ладонью к ее щеке и, желая поцеловать её, отзываясь на неизъяснимый порыв изнемогающего сердца, наклоняю голову, закрываю глаза, ища губами её губы. Дернувшись, она с грубой резкостью отворачивается, уклоняясь от поцелуя, холодно реагируя на мои действия, и я одаряю поцелуем пустоту. С выпученными глазами, в замешательстве я обвожу её. Ее бесстрастные уста не пробуждают любви. В сильном волнении, я доискиваюсь причин, но темное дурное веяние неощутимо касается меня.

В ней часто сменяются душевные состояния, она всё воспринимает через чувство, но не было ещё ни одного раза, когда она прямо избегала проявлений моей любви. Я продолжаю смотреть на неё в упор и после некоторого молчания разражаюсь громкой речью, расспрашивая с пламенным усердием, как мне понимать её отстранённость, и что за мысли, наполняющие её, призывают к соблюдению дистанции между нами. Где в ней та радостная девочка, забавляющаяся запуском в небо шариков? Где та любимица подшучивать надо мной, не отпускать меня от себя и, как маленькая, поедать сладости, хохоча на всю улицу? А где та интеллектуальная натура, каждый раз поражающая меня философскими рассуждениями и мудростью в свои юные годы?

Упрямо предаваясь безгласности и не раскрывая очертания затаенных дум, она приводит мои мысли в неистовство, вызывая сдавленную, нарастающую боль. Скованный ожиданием услышать от неё пусть малейший вздох, уловить то, что герметично припрятано существом на дно души, там, где фонтанируют самые сокровенные чувства, я навешиваю свой изучающий взгляд, один из тех взглядов, выражающих крайнюю степень поражения от происходящего. И тень её мыслей не витает. Она мучает меня от неопределенного молчания! Как наглухо человек может замуровать истинность сердечных склонностей!

Глава 39

Милана

Я молчу, так как сердце готово вырваться из груди с первым сказанным словом. Его встревоженный пронзительный взгляд, как острое прикосновение к сердцу. Как признаться в том, чего бы он всеми силами предпочел никогда не слышать, не знать, ни даже подумать об этом? Подступившие слезы клокочут в горле. Зажигается воспоминание в сердце, когда с отчаявшейся душой я села в самолёт и рассталась,