Европейское путешествие леди-монстров - Теодора Госс

– Подвинься, – сказала Мэри. Если бы это не было совершенно неприемлемо для истинной леди, она бы пихнула Диану ногой. Экипаж Кармиллы был меньше дилижанса. Он не был рассчитан на шесть пассажирок, одна из которых лежала на коленях у Кармиллы и Лауры.

Диана сдвинулась на какой-то дюйм.

– Ну вот, дальше мне двигаться некуда, если ты не хочешь, чтобы я уселась прямо на Жюстину. Довольно с тебя?

Пришлось довольствоваться. В конце концов, сидеть зажатой между Дианой и стенкой экипажа (к счастью, обитой кожей – да, это был самый роскошный экипаж из всех, в каких ей когда-либо доводилось ездить) – не такое уж большое неудобство по сравнению с другим, более серьезным. Они ведь лишились всего своего багажа – одежды, туалетных принадлежностей, даже Бедекера! У нее осталась лишь поясная сумка, которую она успела схватить и прицепить на пояс, прежде чем спускаться по веревке. В сумке лежал револьвер, а также оставшиеся фунты, франки и кроны. Ну что ж, жаловаться не приходится. Они живы, вырвались из замка Хайда и едут… куда-то едут.

– Куда мы… ой! – невольно вскрикнула Мэри. Что это Кармилла делает?

Кармилла закатала рукав жакета и приложила запястье к губам Люсинды. Затем бережно разжала их и просунула руку ей в зубы.

– Ну, давай, малышка, – сказала она. – Пора тебя накормить.

Другой рукой она подтолкнула челюсть Люсинды, чтобы зубы девушки сомкнулись на ее запястье. Мэри услышала явственный сосущий звук, словно младенец приложился к груди. А глаза у Люсинды были по-прежнему закрыты!

– Что за чертовщина? – сказала Диана. Мэри выразилась бы несколько иначе, однако и ей хотелось задать тот же вопрос.

– У нее обезвоживание, – сказала Кармилла, поднимая взгляд. – Видите, как глаза ввалились. Ей нужно попить, и потом пить регулярно. Я бы выпорола этого Хайда публично за то, что он с ней сделал.

– Публичные порки давно уже не в моде, дорогая, – весело сказала Лаура.

– Тогда наедине, – ответила Кармилла. – Я бы вышвырнула его из замка, да он уже оплатил ренту до конца месяца.

– Ренту? – переспросила Мэри. – Что это значит?

– Это значит, что мистер Хайд снимает у Кармиллы ее родовой дом, – сказала Лаура. – Этот замок, где вас держали в плену, принадлежит семье Карнштейн с четырнадцатого века. Как только мы узнали, что вас везли Ференцы, мы заподозрили, что они работают на Хайда. Мы сейчас же отправились туда и успели, кажется, в последний момент. Мисс Ван Хельсинг в ужасном состоянии.

Люсинда все еще пила. От этого звука у Мэри мурашки бегали по коже, – к счастью, его почти заглушал стук колес и цокот копыт.

– Но как же она пьет? – спросила Жюстина. – Я не видела, чтобы вы надрезали руку…

Кармилла приподняла Люсинде верхнюю губу. У Люсинды были клыки!

В точности как у ее матери и у тех людей в Вене. Кончики клыков впивались Кармилле в запястье, и из него сочилась кровь.

– Но ведь раньше их у нее не было? – спросила изумленная Жюстина. – Мы бы наверняка заметили.

– Должно быть, недавно выросли, – сказала Лаура. – Обычно они отрастают вскоре после заражения, но мы же не знаем, как эксперимент профессора Ван Хельсинга повлиял на течение болезни. Возможно, сроки сдвинулись.

– Какой болезни… и что профессор Ван Хельсинг с ней делал? – спросила Мэри. А Люсинда все пила и пила! Должно быть, она и правда страдала от обезвоживания все то время, что они пробыли в плену у Хайда. – Если хотите… – ей ужасно не хотелось этого говорить, – я могу помочь. Мы с Дианой уже давали ей нашу кровь по пути в замок, когда поняли, что ничем другим она питаться не может.

– Это очень благородно с вашей стороны, – ответила Кармилла с улыбкой, хотя поднятые брови делали эту улыбку слегка ироничной. Кармилла была гораздо красивее, чем та женщина с неуклюжего портрета, похожая на нее. Ее резко очерченное лицо, с орлиным носом и острыми скулами, было живым и выразительным. Они с Лаурой представляли собой любопытный контраст: одна типичная англичанка, а другая – столь же типичная… венгерка, или австрийка, или кто она там. – Однако сейчас Люсинде нужна не ваша кровь, а моя. Надеюсь, этого ей хватит до тех пор, как мы доберемся до Будапешта, а там посоветуемся кое с кем и решим, что делать. Ее трансформация не завершилась – в этом-то и сложность.

– Трансформация во что? – спросила Жюстина. – Мистер Хайд пытался использовать ее кровь как лекарство, – для Адама Франкенштейна и для фрау Ференц, которая умирает от рака.

– Анна Ференц на голову выше своего мужа, как в интеллектуальном, так и в моральном отношении, и она предпочла бы смерть такому исцелению, какое ей может предложить Хайд, – сказала Кармилла. – Она набожная женщина и все его теории отвергла бы как святотатство.

– А вы их тоже отвергаете? – спросила Мэри. Она по-прежнему не понимала, что происходит. О какой трансформации говорит Кармилла и каким образом Люсинда должна трансформироваться? Это и есть та самая трансмутация, которой Ван Хельсинг пытался подвергнуть свою жену и дочь?

Кармилла улыбнулась и покачала головой.

– Дорогая мисс Джекилл, или Мэри, если позволите, – мы ведь живем в девятнадцатом веке. Разумеется, мы не признаем этих суеверий. Моя вера – это вера в науку. Конечно, дилетанту достижения современной науки тоже могут показаться чудом, – и все же я верю лишь в то, что имеет рациональное объяснение. – Она спокойно, без суеты вынула руку изо рта Люсинды. На ее запястье остались две красные точки, из них текла кровь. Тут же, прямо на глазах у Мэри, ранки стали затягиваться, и кровь остановилась. Она запеклась коркой на коже, Кармилла потерла пальцем, и корка рассыпалась в пыль. Затем Кармилла снова опустила рукав жакета.

– Вы ведь та самая женщина с портрета, да? – спросила Диана. – Того, над камином. – Она произнесла это так, словно обвиняла Кармиллу в каком-то преступлении.

– Этого не может быть, – сказала Жюстина. – Портрет датирован 1698 годом. Его писали почти двести лет назад. Вероятно, она одна из потомков…

– У тебя зоркий глаз, Диана, – улыбнулась Лаура. – Это действительно Кармилла. Или та, кем она была.

– Я действительно была тогда другим человеком, – сказала Кармилла. – И в физическом отношении, и в интеллектуальном, и в нравственном… Ну, не совсем другим, однако уверяю вас – несмотря на внешнее сходство, я так же мало похожа на Миркаллу Карнштейн, как Хайд на доктора Джекилла. – Она повернулась к Лауре, взяла ее за руку, улыбнулась – нежной, ласковой улыбкой. – И в этом есть твоя заслуга, kedvesem[102]. – Снова взглянув на Жюстину, она прибавила: – Вы не единственная, кому пришлось умереть и родиться заново. Я даже могу претендовать на первенство, так как вы родились всего сто лет назад, – в сравнении со мной вы еще дитя. – Она вдруг рассмеялась. – Впрочем, мы с вами не станем мериться старшинством! Граф всегда говорит, что я ребенок…