Человек-звезда. Жизненный путь Гая Юлия Цезаря - Вольфганг Викторович Акунов

Осматривая зверски обезображенный «борцами за свободу» труп Гая Юлия, его личный врач обнаружил на теле диктатора двадцать три колотые раны (из которых якобы лишь одна единственная оказалась смертельной)…

Свершив свое кровавое «общее дело», убийцы оставили труп закланной ими во имя свободы жертвы лежать у подножия восстановленной по приказу Цезаря статуи Помпея «Великого», как бы восторжествовавшего (пусть даже посмертно) над тем, кто его победил при Фарсале.

Брут, залитый кровью, как и все его подельники, обратился было с речью к сенату, однако при первых же звуках его, надо думать, хорошо поставленного голоса, охватившее «отцов, занесенных в списки» при виде убийства оцепенение прошло, и «патрес конскрипти» в панике разбежались. Курия Помпея мигом опустела…

Между тем, известие о разыгравшейся на заседании сената кровавой драме распространилось по Городу. Положение стало критическим. Жители Рима спешили забаррикадироваться в домах. Испуганные не меньше своих сенаторов и прочих сограждан, заговорщики, громкими криками возвещая «Граду и миру» о совершенной ими «народной расправе над тираном», заняли Капитолий и тоже там забаррикадировались.

Только Марк Антоний и Эмилий Лепид (своевременно сбежавшие от заговорщиков), осмелились теперь вернуться в опустелую курию Помпея и приблизиться к трупу диктатора, весь день пролежавшему на залитом кровью полу перед статуей «Великого».

Судьба республики по-прежнему висела на волосе. Заговорщики возблагодарили богов за дарованную им удачу в благородном деле возвращения Риму свободы, но не знали, что им делать дальше с этой свободой…

22. Завещание Цезаря

Занятие заговорщиками Капитолия было не военной акцией, а чисто символическим актом. Но Рим не был эллинистическим городом-государством, которым можно было управлять с высоты акрополя, городского «кремля». Властные отношения в «столице обитаемого мира» были гораздо сложнее.

Поначалу у заговорщиков не было недостатка в визитах симпатизировавших им сограждан, поздравлявших убийц с успехом задуманного и содеянного ими… и быстро исчезавших. Явился к убийцам со своими поздравлениями Марк Туллий Цицерон. Засвидетельствовал им свое почтение и популист Долабелла, облеченный знаками власти — инсигниями — консула (ибо после отбытия Цезаря на войну должен был вступить в консульскую должность).

Другой же консул — Марк Антоний — ни на какие контакты с убийцами своего патрона не шел. Он приказал перевезти труп Гая Юлия к тому домой, получил от Кальпурнии бумаги ее зарезанного мужа и удалился на тайное совещание с главными членами «негласного кабинета» Цезаря — Бальбом, Гирцием и «начальником конницы» Лепидом. Последний находился в особенно выгодном положении, ибо имел в своем распоряжении войска.

Ранним утром 16 марта Форум был, к великому разочарованию заговорщиков, занят верными Лепиду войсками. Марк Антоний созвал сенаторов на срочное заседание.

Между тем, Брут попытался обратиться с речью к римскому народу. Однако его холодная стоическая логика совсем не подействовала на не искушенный в философских томностях, непросвещенный римский «плебс урбана». Народ безмолвствовал. Столичная «чернь» нисколько не сочувствовала и не симпатизировала оратору-аристократу, так и сыпавшему высокопарными фразами о благородных традициях римского сената. Масса столичных жителей была настолько развращена политиками всех мастей и направлений, что оказалась совершенно нечувствительной, невосприимчивой к абстрактным рассуждениям о высоких идеалах. Униженная и лишенная самостоятельности в мыслях и действиях, она ждала лишь подачек и игр, «хлеба и зрелищ». И потому обнародованное в скором времени завещание Цезаря произвело на «городскую биомассу» гораздо большее впечатление, чем все «суады» его благородных убийц.

На состоявшемся 17 марта заседании сената консул Марк Антоний ловко перехватил у принцепса инициативу и, прежде всего, воспрепятствовал попыткам воздать почести «тираноборцам». Вместо этого Антоний предложил чисто практическую меру — придать силу закона «актам» разлученного с жизнью диктатора, его последним, частично еще не опубликованным, постановлениям. Это было явно необходимо, ибо многие сенаторы (некоторые из которых сами относились к числу заговорщиков), получили от «деспота» должности и провинции, что теперь нуждалось в законодательном подтверждении и оформлении. Материальные преимущества оказались важнее идеалистических побуждений и красивых фраз, и потому перевесили их. Ничего личного, это только бизнес. И на основе бизнес-интересов в сенате воцарились мир и согласие. Цицерон внес предложение амнистировать тираноубийц. Сенат постановил признать законным завещание убитого диктатора и назначить ему официальные торжественные похороны за государственный счет (хотя первоначально заговорщики намеревались безо всяких почестей бросить труп убитого ими «деспота» и «врага свободы» в Тибр, как труп какого-нибудь «нищеброда» без рода и племени).

Примирившиеся вроде бы на основе общности деловых интересов, «цезарианцы» и «республиканцы» стали наперебой приглашать друг друга на ужин. Согласию и примирению сограждан, казалось, ничто больше не препятствовало. На деле же это «примирительное» заседание сената ознаменовало собой полное поражение республиканской партии.

Выпущенная цезареубийцами монета с изображением «императора» Брута на аверсе, «тираноубийственных» кинжалов, шапки отпущенного на волю раба — символа свободы — и сокращенной латинской надписью «Иды марта» — на реверсе

Ведь у республиканцев не было на руках, почитай, никаких «козырей». Им нечего было предложить «державному римскому народу», во имя и от имени которого (но без которого) они взялись за мечи и кинжалы (изображенные впоследствии Брутом на реверсе выпущенных им монет вместе с изображением шапки получившего волю раба — символа свободы — и сокращенной латинской надписью «Иды марта»).

Провинции были далеко, муниципии привычно и охотно выражали свою поддержку и одобрение всему, что творилось на самом верху «вертикали власти», но не проявляли готовности помогать путчистам материально. В римской армии однозначно задавали тон «цезарианцы». Ветераны-«контрактники», получившие от Цезаря землицу и усадебки в Италии, свято чтили память своего «дукса»-благодетеля и хранили верность его преемникам. Столичный плебс был, как уже говорилось, совершенно равнодушен ко всему, кроме «хлеба и зрелищ».

Обнародование же завещания Цезаря в день заседания сената окончательно настроило столичный «пролетариат в лохмотьях» против заговорщиков. Шутка ли! Диктатор завещал каждому римскому плебею триста сестерциев и, кроме того, превратил одним росчерком пера свои сады за пределами Города в общественные «парки культуры и отдыха» (выражаясь современным языком).

Торжественные похороны «потомка Венеры» 20 марта 44 года стали кульминацией антиреспубликанских настроений «вольнолюбивых» римских граждан. Марк Антоний обратился к собравшимся квиритам с довольно краткой и скорее сдержанной, чем подстрекательской, речью, но его слушатели вспыхнули от слов консула, как стог или копна сухого сена — от попавшей в нее искры. При виде развернутой консулом перед толпою окровавленной, в клочья изодранной клинками заговорщиков, тоги убитого диктатора, толпа, как будто обезумев, разложила прямо посреди Форума (куда были перенесены с Марсова поля бренные останки Гая Юлия) погребальный костер (как в свое время —