Киноповести - Василий Макарович Шукшин

что ему не встать. И он увидел, как к нему идет старший брат его, Иван. Подошел, склонился… Что-то спросил. Степан не слышал: все еще был сильный звон в голове. «Я не слышу тебя», – сказал Степан и своего голоса тоже не услышал. Иван что-то говорил ему, улыбался… Наконец звон в голове поубавился.

– Братка, – сказал Степан, – ты как здесь? Тебя же повесили.

– Ну и что? – спросил Иван, улыбаясь.

– Как «что»? Выходит, я к тебе попал? Зашиб меня конь-то?

– Ну!.. Тебя зашибить не так легко. Давай-ка будем подыматься…

– Не могу, силов нету.

– Эка! – все улыбался Иван. – Чтой-то раскис ты, брат мой любый. Ну-ка, держись мне за шею… Держись крепче.

Степан обнял брата за шею и стал с трудом подниматься. Брат помогал ему.

– Во-от, – говорил он ласково, – вот и подымемся…

– Как же ты пришел-то ко мне? – все не понимал Степан. – Тебя же повесили.

– Будет тебе: «повесили», «повесили»! – рассердился Иван. – Стой вот! Стоишь?

– Стою!

– Смотри… Стой крепче.

– Ты мне скажи ишшо чего-нибудь.

Иван засмеялся:

– Держись, знай. Не падай… – И ушел.

А Степан остался стоять. Он и вправду стоял.

Конь по-прежнему был на месте. Степан долго привыкал к стоячему положению… Привык, окреп, пошел к коню. Конь весь напрягся…

– Не бойся, дурашка, – ласково заговорил Степан.

Почуяв доброе в голосе человека, конь остался стоять. Степан обнял его, поцеловал в лоб, в шею, в глаза, бесконечно добрые и терпеливые.

– Прости меня… Прости.

Человек плакал. От слабости, что ли.

Потом шли рядом – конь и человек. Голова к голове. Долго шли.

Солнце вставало над степью. Огромное красное солнце.

К Волге вышли, глядя на ночь. (В версте выше Царицына.)

Начали спускать на воду струги и лодки. Удобное место спуска указал бежавший из Царицына посадский человек Степан Дружинкин. Он же советовал атаманам, Разину и Усу:

– Вы теперича так: один кто-нибудь рекой пусть сплывет, другой – конями, берегом… И потихоньку и окружите город-то. Утром они проснутся, голубки, а они окруженные, ххэк…

Дружинкин не мог укрыть радости, охватившей его.

– Воеводой кто теперь сидит? – спросил Степан.

– А Тимофей Тургенев. На своих стрельцов, какие в городе, у его надежа плохая, он сверху других ждет. Да когда они будут-то!

– Много идет?

– С тыщу, говорят. С Иваном Лопатиным. Надо бы, конечно, до их в городок-то войтить. Ах, славно было б, Степан ты наш Тимофеич, надежда ты наша!.. Отомстились бы мы тада!..

– Родионыч, поплывешь со стругами, – велел Степан. – Я с конными и с пешими. Шуму никакого не делай. Придешь, станешь, пошли мне сказать.

Утром, проснувшись, царицынцы действительно обнаружили, что они окружены с суши и с воды.

Воевода Тимофей Тургенев и с ним человек десять стрельцов, голова и сотники, да прислуга, да племянник, да несколько человек жильцов – смотрели с городской деревянной стены, как располагается вдоль стен лагерь Разина.

– Сколь там на глаз? – спросил воевода у головы.

– Тыщ семь, а то и боле.

Воевода вздохнул.

– Неделю не продержимся…

В городе гудел набат.

Разинцы в свою очередь внизу оценивают обстановку.

– Ну? – спросил Степан. – Какие думы, атаманы?

– Брать, – сказал Шелудяк. – Чего на его любоваться-то.

– Брать-то – брать, а как?

– Приступом! Сейчас навяжем лестниц, дождем ночки – и с Исусом Христом!..

– Исус что, мастак города брать? – спросил Ус.

– А как жа! Он наверху – ему все видать.

– Хватить зубоскалить, – оборвал Степан. – Родио-ныч, Иван, какие думы?

– Подождать пока, – сказал Иван Черноярец. – Надо как-нибудь в сговор с жильцами войтить.

– Умное слово, – поддержал Матвей Иванов. – Стены – стенами, да ведь и их оборонять надобно. А есть ли у их там такая охота? Оборонять-то? А и есть, так…

Подъехал казак, доложил:

– Царицынцы, пятеро, желают Степан Тимофеича видать.

– Давай их.

Подошли пять человек посадских из Царицына.

– Как жа вышли? – спросил Степан.

– А мы до вас ишшо… Вчерась днем, вроде рыбачить ушли, да и остались… Нас Стенька Дружинкин упредил.

– Ну, рассказывайте.

Стырь с оравой зубоскалов переругиваются с царицынскими стрельцами.

– Что, мясники, тоскливо небось торчать там? Хошь загадку загадаю? Отгадаешь – умница.

– Загадай, старый, загадай.

«Сидит утка на плоту,

Хвалится казаку:

Никто нимо меня не пройдет:

Ни царь, ни царица,

Ни красна девица!»

Отгадаешь – свою судьбу узнаешь.

– То, дед, не загадка. Во я тебе загадаю:

«Идут лесом,

Поют куролесом;

Несут деревянный пирог

С мясом».

Отгадаешь – тоже судьбу узнаешь.

– Стрельца несут хоронить!

Казаки заржали.

Стырь разохотился.

– А вот – отгадай. Отгадаешь – узнаешь мою тайную про тебя думу. Кто это такая:

«Поймал я коровку

В темных лесах;

Повел я коровку

Нимо Лобкова,

Нимо Носкова,

Нимо Роткова,

Нимо Ушкова,

Нимо Бородкова,

Нимо Грудкова,

Нимо Плечикова;

Привел я коровку

На Ноготково,

Тут я коровку-то

И убил».

– Скажите в городе, – наказывает Степан пятерым царицынцам, – войско, какое сверху ждут, идет, чтоб всех царицынцев в куски изрубить. А я пришел, чтоб отстоять город. Воевода ваш – изменник, он сговорился со стрельцами… Он боится, что вы ко мне шатнетесь, и хочет вас всех истребить, для того и стрельцов ждет.

Пятеро поклонились и ушли.

– Родионыч!.. Подь суды.

Ус подошел.

– Останисся здесь. Стой, зря не рыпайся. Я поеду Едисан тряхну. За ими старый должок есть… И скота пригоню – можа, долго стоять доведется. Гулять не давай… Караул держи. В городе чтоб не знали, что я отъехал. Караул держи строго.

– Не долго там.

– Скоро. Они – тридцать верст отсудова.

…На другое утро в лагерь к Усу явилась делегация от жителей города.

– Батька-атаман, вели выходить из города воду брать. У нас детишки там… Какой запаслись, вышла, а они просют. Скотина ревет – голодная, пастись надо выгонять…

– А чего ко мне-то пришли? – спросил Ус.

– К кому жа больше?

– Скажите воеводе, чтоб отпер город. А заартачится, возьмите да сами замки сбейте. Мы вам худа не сделаем.

– Не велит поди. Воевода-то.

– А вы колом его по башке, он сговорчивый станет…

Экспедиция Разина к едисанским татарам была успешной.

Сотни три казаков гнали перед собой вскачь огромное стадо коров, овец, малолеток лошадей.

Рев и гул разносился далеко окрест. Казаки матерились, орали… Очумелые от бешеной гонки животные шарахались в стороны, кидались на всадников. Свистели бичи.

Степан с Федькой и Иваном ехали