«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

На 25 июня, вторник, и у меня, и у тебя записано: «Колониальная группа». Дама и двое мужчин, все пожилые, пешком с тачкой, на которой навалены чемоданы и узлы. Дама ранена осколком во время одной из дорожных бомбардировок, не очень опасно, так что может идти, но не может толкать тачку. Все трое, по их единодушному заявлению, — из Bellevue над Meudon[616] у Парижа. Один из мужчин, отставной колониальный чиновник из Индокитая, очень охотно показывает все свои документы, которые у него никто не спрашивает, и жалуется, что напрасно связался дорогой с этой супружеской четой: «Они, конечно, — почтенные люди, но заставляют меня всю дорогу везти эту тачку, не соблюдая никакой очереди, и при расчетах все стараются меня обжулить».

Другой из мужчин — отставной учитель из какой-то католической средней школы, преподававший историю, — тоже очень охотно показывает все свои документы, совершенно подлинные, которых у него также никто не спрашивает, и тоже жалуется, что напрасно связался дорогой с этой… супружеской четой: «Они, конечно, — почтенные люди и несколько лет мои соседи, но заставляют меня всю дорогу везти эту тачку, не соблюдая никакой очереди, и при расчетах все стараются на меня навалить большую часть общих расходов». В конце концов мы так и не поняли, кто же муж и кто эксплуатируемый попутчик.

Колониальный был в общем добродушен, покладист и тянул влево, обвиняя в измене французскую военную клику. Учитель же был озлоблен, ворчлив и обвинял во всем левый фронт с восьмичасовым рабочим днем, congés payés[617], из-за которых не хватило авионов и т. д., и ему вторила хозяйка, которая по-крестьянски не понимала разницы между трудом сезонным, в деревне на собственной земле, и постоянным наемным у анонимного хозяина. Я, наконец, рассердился и заставил этого учителя сделать арифметический расчет, какую долю производительности составляли уменьшение рабочего времени и отпуска; вышло, что 15 % максимум. Нормальная производительность составляла для Франции 80 авионов в месяц. Иными словами, социальная политика была ответственна за нехватку 12 авионов в месяц, 144 в год и максимум 400 за три года (1936–1939), а разница между Германией и Францией была в 4000 авионов. Кто же ответственен за эту нехватку, если не военная клика и не промышленные круги? Крыть ему было нечем, и он замолк, но затем опять заговорил, взывая к Jeanne d’Arc.

Я долго молчал, но потом опять рассердился и спросил его, в чем собственно состояла разница между нападавшими и защищавшимися в ту эпоху, которые все были людьми французской культуры, французского языка и французского происхождения. Только в том, что дофин Карл был во всех отношениях более жалкой фигурой, чем его противник, и что победа противника дала бы Франции господство в офранцуженном комбинате[618] Франции — Англии. Он опять замолк.

В этот день Ober-feldwebel зашел только утром сказать, что отправляется со своими понтонами (он принадлежал к инженерным войскам) восстанавливать мост на Cher[619], и посидел недолго, но говорил опять о вещах очень существенных. Начал с необходимости организовать Европу — конечно, под германским руководством. В этом деле Германия нуждается в надежных союзниках, и таким союзником при некоторых условиях могла бы быть Франция: во-первых, она должна решительно отказаться от всяких помышлений о реванше; во-вторых, согласиться на некоторое переустройство своей территории в метрополии и колониях; в-третьих, согласиться на некоторое объединение ресурсов; в-четвертых, присоединиться к германской расовой политике. Высказавшись, он пригласил нас подумать над этим до его возвращения из командировки, которое должно было иметь место на следующий день. Через полчаса мы видели его, проезжавшим с понтонами к югу, и он сделал нам дружеский знак рукой[620].

В среду 26 июня колониально-учительское трио погрузилось на беженский поезд и отправилось к северу вместе со своей тачкой. Относительно места, до которого идут поезда, не было ясности: ни в мэрии, ни на станции этого не знали. В тот день мы имели последний визит и последний разговор с Ober-feldwebel. Его часть уходила дальше, и он пришел проститься. Минуя вопрос о реванше, я спросил, какие переустройства территории Франции имеются в виду. Он ответил следующее:

«Было бы странной иллюзией думать, что нынешняя оккупация Франции будет походить на оккупации 1871 и 1914 годов. Оккупация 1871 года имела целью обеспечить уплату контрибуции и выполнение других статей мирного договора; как только все было выполнено, оккупация прекратилась, и, что бы ни рассказывали французы о ее жестокости, генерал Мантейфель и германские оккупационные власти во Франции проявили бездну такта и мягкости, чтобы избегнуть обострения отношений. Оккупация севера Франции в 1914–1918 годах была временным явлением, вызванным военными нуждами, и даже в случае победы немцы ограничились бы ничтожными территориальными компенсациями и предоставили бы французов самим себе.

Вмешательство Франции в дела восточной и средней Европы и третье нападение на Германию за семьдесят лет (не забывайте, что это вы объявили нам войну в 1870 году, и вы, вашей поддержкой славян и России, вынудили нас на войну в 1914 году) принуждают нас серьезно заняться переустройством Европы, чтобы сделать войны невозможными. Если Франция хочет с самого начала участвовать в этом переустройстве, путь ей открыт, и выгоды, которые она получит, будут так велики, что перед ними те гарантии, которые мы потребуем теперь, ничтожны.

Строя великую Германию, мы не можем не думать о судьбе тех наших братьев по расе, которые живут на вашей территории и даже утратили свой язык. Мы дадим им возможность вернуться в лоно великой Германии. Нам еще неясно, каких размеров территория и где именно отойдет с ними к Германии, но вы должны понимать, что фламандцы, которые сохранили даже свой язык и своим гением создали промышленность на севере Франции, вместе с Бельгией и Голландией войдут в состав Германии. Точно так же на северо-востоке Франции мы определим территорию, которая по всей справедливости будет иметь ту же участь.

Кроме того, не забудьте, что у нас — война с Англией, и в этой войне кельты ирландские и другие являются нашими союзниками. Совершенно ненормально, что вы навязываете бретонцам не только свое господство, но и свой язык. Мы и с этой стороны не собирались делать вам затруднений, но военная необходимость вынудит нас к тому, и образование после победы крупного кельтского государства под нашим протекторатом более чем вероятно. В вопросе о колониях нас интересует не только возврат наших колоний, но и рациональное устройство всей Африки, и тут вы только выгадаете. Сознайтесь, что в вашей части Африки вы ничего, кроме нелепостей, не делаете и не извлекаете из страны и сотой доли того, что она может дать.