«Мое утраченное счастье…» Воспоминания, дневники - Владимир Костицын

На дороге было довольно много беженцев, но «капитан» отказывался их брать, находя свой «корабль» переполненным, что, пожалуй, было верно. Однако он взял на буксир один из автомобилей — как раз один из тех, которые надменно отказывали в помощи женщинам с детьми. Теперь, находясь в безнадежной panne, эти дамы смиренно просили взять их на буксир. Часть пассажиров воспротивилась; «капитан» спросил, почему, и, узнав причину, сделал великолепный жест рукой и заявил: «Если так, то я тем более беру их на буксир, но они заплатят мне и за себя, и за вас». Ловкий человек!

Часов около шести мы подъехали к огромной и благоустроенной ферме. Регулировщик показывал диском запрещение ехать дальше. Подошел обер-регулировщик, справился о месте назначения, спросил бумаги камиона (люди не интересовали его), увидел, что место назначения — Париж, и решительно сказал: «Ночуйте тут; за час вы не доедете до Парижа, а завтра в пять утра можете ехать дальше». Спорить было невозможно, все выгрузились. Как место для ночлега нам была показана огромная кипа, составленная из кубов прессованной соломы. Мы взяли несколько штук, растрясли их, положили сверху наше огромное одеяло и простыню.

Ты осталась отдыхать, а я пошел на ферму за водой, молоком, яйцами и всем, что можно достать. Воды было сколько угодно; что касается до съедобных вещей, то за некоторую приплату я получил пол-литра молока и несколько яиц. Мы поели, по очереди (соседи не внушали доверия) помылись, по очереди прогулялись и затем, завернувшись в наше одеяло, попробовали заснуть. Не спалось и не потому, что ложе было неудобно, — оно было очень приятно, а просто необычность обстановки, размышления о том, что мы найдем в Париже, а также немецкое радио, дававшее то информацию, то отрывки хорошей музыки, все это некоторое время не позволяло нам заснуть. Воздух был свежий и приятный, над головой мерцали звезды, твоя рука была в моей. Несмотря ни на что, это был хороший вечер в нашей жизни. Мы все-таки заснули.

Рано утром, в полпятого, «капитан» разбудил всех нас и дал полчаса на туалет, упаковку и завтрак. К пяти часам мы уже были на камионе в пути. Из попутчиков мне как-то никто не запомнился, кроме одной пары: пожилые люди, весьма елейной наружности, я бы сказал — «церковные крысы». Одеяния их, вполне светские, носили следы католического влияния; голоса были елейными — при всей крикливости дамы: он был явно под ее командой. И они заранее благодарили «капитана» за помощь, призывая на него благословение божье, а он косился на них с недоверием, как бы желая сказать: «Этим товаром меня не обманешь». Несколько лет спустя, в 1946 году, мы встретили их в роли надзирателей в детской католической колонии около Ételley[639].[640]

Итак, в то раннее утро воскресенья 30 июня мы были на камионе и катились к Парижу. Проехали через Étampes, который уже видели при первых бомбардировках; последующие оказались гораздо более серьезными. Перед Étampes мы искали глазами тот лесок, где ночевали в военном фургоне на снарядах, и не нашли его. Да была ли это та самая дорога? Подъезжая к Anthony[641], мы уже почувствовали себя в Париже. В Montrouge[642] камион остановился у кафе, и «капитан» заявил, что это terminus[643]. Он сдержал обещание, но не совсем: действительно крупно содрал с автомобилистов, но и каждый из нас внес свою мзду; после того, как я отдал ему деньги, дал и шоферу, и тогда «капитан» запротестовал, сказав, что расплатится с ним сам…

Кофе в кафе было дрянное, но горячее с хлебом. Закусив и отдохнув, мы сложили наши вещи на велосипед и, простившись с возчиками и попутчиками, пошли к Porte d’Orleans. Там была баррикада и немецкий дозор. Не желая иметь с ним дело, мы пошли к rue de la Tombe-Issoire: там тоже оказалась баррикада, но без дозора. Перебраться через нее не было возможности, но рядом находился пустырь, и через него мы попали внутрь Парижа, минуя немецкий контроль. Оттуда уже было легко по rue du Faubourg Saint-Jacques очутиться на нашем Port-Royal и оказаться дома. Против ожидания мы нашли у себя все в порядке: за квартирой наблюдали соседки. Услышав нашу возню, они сейчас же принесли нам горячего кофе, что было очень кстати.

Таким образом мы достигли результата, который можно было достигнуть сразу — в тот вечер 12 июня, когда в полной нерешительности бродили по Парижу. Однако ни в какой момент мы не жалели об этом. Эти три недели, проведенные на дорогах Франции, чрезвычайно много дали нам в смысле впечатлений и жизненного опыта. Видеть то, что мы видели, пережить то, что мы пережили, было возможно только так, находясь в людской гуще, блуждая вместе с ней, страдая вместе с ней. Мы видели много человеческих отбросов, но встретили и людей высокой моральной пробы, а это кое-чего стоит и предохраняет в горькие минуты от излишних пессимизма и мизантропии. И еще раз мы увидели то, что уже давно знали, но что всегда отрадно видеть: мы вполне и во всем можем положиться друг на друга[644].

Первое, что нам нужно было сделать, это повидать gardien[645] — не того, который теперь, а его предшественника, о котором синдик[646] наговорил много плохого, но который для нас был очень хорош. Мы получили у него несколько десятков писем и т. д., которые нас ждали. В этой корреспонденции оказалась повестка из Префектуры с вызовом нас на 12 июня. Как случилось, что мы не получили ее до нашего ухода, никто объяснить не мог. Вызов в тот момент не означал ничего хорошего: так вызывали очень многих людей с левой репутацией и отправляли их в лагерь на юг. Но со времени оккупации в Префектуре появились новые господа, и мы решили пренебречь этим вызовом. Если мы действительно «нужны», Префектура повторит вызов. Но Префектура не повторила его, и о повестке никто не напоминал, когда мы приходили для продления carte d’identité[647].

Нам оказалось нужно побывать в мэрии для recensement[648] в целях получения продовольственных карточек; кроме того, в газетах было напечатано извещение, что инженер Leblanc получил поручение выяснить, кто из научных деятелей из Recherche Scientifique находится в Париже. Я побывал на следующий же день на rue Pierre Curie у этого господина, был зарегистрирован и спросил, могу ли я возобновить посещения Института Пуанкаре, но получил ответ, что пока это невозможно и что меня уведомят. Тон разговора был не очень ласковый, и мне назначили новое свидание — через неделю. На этот раз любезность была полная, но невозможность до осени посещать Институт Пуанкаре была подтверждена.