Возвращение домой - Розамунда Пилчер

Но в этом мраке случались и просветы. Когда Энгусу исполнилось семнадцать, судьба послала ему нежданный подарок (впрочем, в бочке меда нашлась и своя ложка дегтя). Судя по всему, в округе прослышали о том, что юный Каллендер, несмотря на явную невежественность своих родителей, не только хорош собой, но и вполне презентабелен, так что если у какой-нибудь гостеприимной хозяйки, устраивающей прием, обнаружится нехватка в молодых людях… Энгус начал получать тисненные на дорогой бумаге приглашения на различные светские увеселения, куда его родителям доступа не было, летние балы и вечеринки, где танцевали рил[57]; партнерши по танцам носили звучные имена типа леди Генриетта Макмиллан или достопочтенная[58] Камилла Стоукс. К тому времени он уже научился водить машину и послушно являлся на эти официальные мероприятия в громоздком отцовском «ровере», облаченный, как подобает, в полный национальный шотландский костюм, накрахмаленную белую рубашку и черный галстук. Частое посещение загородных домов Йоркшира, Уилтшира и Хэмпшира сослужило ему хорошую службу, и теперь он спокойно высиживал чинные многолюдные ужины, а потом танцевал за полночь – и все время улыбался, вежливый и предупредительный со всеми, с кем следует.

Однако все это смахивало на фарс. Энгус не питал иллюзий относительно своего происхождения и воспитания. Однажды он возвращался с одного из таких танцевальных вечеров. В темноте за окном расстилался пустынный, безрадостный пейзаж, в небе уже вспыхнули первые проблески зари, и ему вдруг подумалось, что с семилетнего возраста, с тех пор как его семья навсегда покинула Абердин, у него не было ничего похожего на родной дом, нигде он не знал уюта домашнего очага. Ни в Дисайде, ни в школе, ни в гостеприимных загородных резиденциях Йоркшира, Уилтшира и Хзмпшира, где ему оказывали такой радушный прием. Как бы хорошо и весело там ни бывало, он постоянно чувствовал себя сторонним наблюдателем. А ему хотелось где-нибудь стать своим.

Может быть, однажды это и произойдет. И будет так, словно ты влюбился. Или услышал чей-то голос. Или вошел в незнакомую комнату и почувствовал вдруг, будто все тебе здесь знакомо, хотя никогда в жизни тут раньше не бывал. И никто не будет смотреть на тебя свысока, не станет наклеивать ярлыков, а тебе не понадобится надевать маску. Где тебя примут как дорогого гостя: «Энгус, дорогой друг, как хорошо, что ты приехал, как мы рады тебя видеть!»

Но нежданно-негаданно наступили лучшие времена. После беспокойной поры юношества, которое для Гаса прошло труднее и болезненнее, чем для большинства его сверстников, Кембридж стал настоящим открытием и отрадой. С первой же минуты он решил, что в жизни не видел такого красивого города, а здание Тринити-колледжа показалось ему чудом архитектуры. В первые несколько недель он с наслаждением предавался в свободное время долгим прогулкам по территории университета, постепенно осваиваясь в лабиринте древних, овеянных историей улиц и внутренних дворов. Воспитанный в пресвитерианской вере, он посещал утреннюю службу в Королевской капелле – просто ради того, чтобы послушать пение, именно там он впервые услышал григорианский хорал «Miserere», и сердце его пронзала беспричинная радость, когда голоса мальчиков-певчих воспаряли до вершин, доступных разве что ангелам.

Немного спустя, после того как он поближе познакомился с новыми для себя окрестностями, Кембридж пробудил в нем художнический инстинкт, и вскоре его альбом заполнился беглыми карандашными набросками. Плоскодонки на поросшем ивами берегу реки Кем, мост Вздохов, внутренние дворы колледжа Корпус-Кристи, парные башни Королевского колледжа на фоне беспредельных небес над безликой заболоченной равниной. Самый масштаб, чистота пропорций и перспективы бросали ему вызов; яркий колорит неба и лугов, витражей, осенней листвы так и просился на бумагу. Он чувствовал, что окружен не только неисчерпаемыми кладезями знаний, но и красотой, которая, что потрясло его, не имела ничего общего с природой, а была создана человеческими руками.

Учился он в Пембрук-колледже инженерному делу. Эдвард Кэри-Льюис занимался там же, но изучал английский и философию. Оба поступили в университет в одно и то же время, в осеннем триместре 1937 года, но познакомились и подружились лишь в последнем триместре второго курса. Тому были вполне определенные причины. Изучая разные дисциплины, они не могли встречаться на консультациях и семинарах, да и жили в разных частях Пембрука. В то время как Гас играл в крикет и регби, Эдвард не проявлял интереса к командным спортивным играм, зато проводил много времени в университетском клубе авиаторов, решив получить квалификацию летчика.

Поэтому их дорожки редко пересекались, хотя Гас, разумеется, видел Эдварда неоднократно, к примеру, в дальнем конце столовой колледжа во время праздников и официальных мероприятий, когда все студенты приглашались на торжественный ужин или когда Эдвард с шумом катил мимо по Тринити-стрит в своем синем «триумфе», всякий раз – с одной или двумя хорошенькими пассажирками. Бывало, Гас мельком замечал Эдварда в толчее паба, где тот неизменно бывал душой шумной компании, которую обычно угощал выпивкой за свой счет. И при каждой такой встрече Гас поражался – всякий раз Эдвард казался более счастливым, уверенным в себе, щедрым, чем раньше. Первоначальная безотчетная антипатия (Гас не посмел бы признаться даже самому себе в том, что причиной ее была зависть) переросла в неприязнь, но природное благоразумие не давало ему обнаруживать свои чувства. Какой прок наживать себе врага, ведь он с этим парнем даже словом ни разу не перемолвился. Слишком уж Эдвард великолепен, хорош во всех отношениях – так хорош, что даже не верится. Должен же существовать хоть один изъян в этой безупречности, но не Гаса это дело выискивать его.

Так что он решил выкинуть все это из головы и сосредоточился на учебе. Но у капризной судьбы имелись свои планы. В летний триместр 1939 года Гаса Каллендера и Эдварда Кэри-Льюиса поселили на одной лестничной площадке в комнатах с общей миниатюрной кухней. Однажды под вечер, собираясь выпить чаю и уже поставив чайник на огонь, Гас услышал, как по лестнице прозвучали чьи-то шаги и замерли у открытой двери в его комнату.

– Эй, привет! – окликнул незнакомый голос.

Он обернулся и увидел, что в дверях стоит Эдвард Кэри-Льюис – на лоб свисает прядь светлых волос, вокруг шеи обмотано длинное студенческое кашне.

– Привет.

– Ты Энгус Каллендер.

– Верно.

– Эдвард Кэри-Льюис. Похоже, мы соседи. Как тебе квартирка?

– Ничего.

– Чаи гоняешь? – бессовестно намекнул новый знакомец.

– Да. Хочешь – присоединяйся.

– А пожевать у тебя что-нибудь найдется?

– Да, кекс с цукатами и орехами.

– Отлично, я умираю с голоду.

Эдвард вошел, они сели у открытого окна и стали пить чай, Гас выкурил сигарету, а Эдвард один съел почти весь кекс. Разговорились. Так… о всяких пустяках, но уже через пятнадцать минут Гас понял, что жестоко, абсолютно ошибался насчет Эдварда Кэри-Льюиса, – тот не оказался ни снобом, ни глупцом. Непринужденные манеры и прямой, открытый взгляд голубых глаз были в нем совершенно естественными, в них не было ничего напускного, а его самоуверенность происходила не от утонченного воспитания, а от того, что он был сам себе хозяин и считал себя не лучше, но и не хуже любого из окружающих.