Призрачный рай - Mila Moon

в зону турбулентности. Пока стюардесса просила пристегнуться и сидеть на местах, мой мочевой пузырь дал команду, что сидеть надо в туалете, а не в безопасности. «Кто не успел выйти, молитесь, чтобы толчок не засосал и не отгрыз ваш зад». Конечно, смерть в унитазе как раз для таких неудачников, как Ливия Осборн. Я справляла нужду и почувствовала, как мой зад пытаются сожрать. При этом испытываешь такой адреналин, что мозг моментально выдает сигнал бедствия. Пока я спасала свою несчастную задницу (это проклятие Лавлеса о хрени, липнувшей к пятой точке), которую хотел засосать серый монстр, замок в туалете заклинило. Еще бы его не заклинило!

— Я умру в туалете самолета, — твердила с ужасом, пытаясь как-то выбраться из камеры смерти, и переворачивала все на своем пути. Внутри — паника.

Это была моя персональная маленькая пыточная. Унитаз издавал угрожающие чавкающие звуки, завывал, что-то открывалось и закрывалось, словно пасть, готовая полакомиться жертвой. Пока одной рукой я старалась натянуть трусы и спасти голый зад, другая хваталась за все подряд. Не зря зону турбулентности еще болтанкой называют, потому что меня изрядно кидало, словно мячик, отфутболившийся от стенки к стенке. Казалось, это будет длиться вечно — на деле, не больше пяти минут, но за это время я постарела на лет сто. Самолет проваливался в воздушные ямы, вокруг стоял гул и странные звуки, словно кто-то рычал: «Я тебя засосу-у-у. Смерть неминуема-а-а». Тогда я молилась, чтобы не упасть в унитаз и не родиться из самолета в воздух. Превращаться в голубя я не собиралась. Заманчивая перспектива, но я хотела еще пожить. Молиться в «чистилище или уголке раздумий и тишины» нельзя, но я все же судорожно шептала, что нет иного выхода, как надеяться на милосердие Господа.

— Боженька, прости, что приходится просить об этом в туалете, но, пожалуйста, не дай мне умереть в унитазе!

Внезапно накрыла тишина, тряска прекратилась, и от неожиданности я стукнулась лбом о железную дверь. Отлично, для полного счастья заработала шишку. Повернула замок трясущимися пальцами и — о чудо! механизм сработал, выпуская из клетки. Вылетела с ошалелыми глазами, натыкаясь на пристегнутую стюардессу, которая разглядывала меня с немым удивлением. Конечно, это ведь не ее колбасило в «комнате боли и страданий». Видок у меня, наверное, очень привлекательный, как будто после хорошей взбучки. Шагаю, до сих пор пошатываясь, к своему месту, не обращая внимания на изумленные взгляды пассажиров, и вижу озадаченное выражение Габриэля.

— Только попробуй что-то вякнуть, — говорю с отдышкой, словно пробежала несколько миль, и все еще пребываю под впечатлением. Лучше потерплю пять часов, чем еще раз обреку себя на пытку и пойду в «уединенное местечко для облегчения». Да моя голова за три минуты поседела!

«Рок-идол» давится безмолвным смехом, из него так и рвется бурный поток колких фразочек, но он благоразумно молчит, бросая через пару минут:

— Шикарная прическа, словно ты сбежала из ада, mo peacach.

Роюсь в сумке, достаю зеркало и прикрываю на пару секунд глаза. Я точно похожа на пациентку психушки. Из отражения взирает чучело: щеки насыщенно свекольного оттенка, светлые волосы сбились в безобразное кубло, глаза сверкают, будто я приняла что-то запрещенное. Отлично буду отпугивать ворон в поле! Привожу себя в божеский вид, потирая порозовевший ушиб, рядом хмыкает Лавлес, который точно «хочет» отхватить по почкам. Я сейчас очень-очень зла и могу накостылять. Ведь это из-за него я попала вновь в дурацкую ситуацию и стала жертвой серого монстра, чуть не лишившись зада и жизни!

Из-за взвинченного состояния и полученной дозы адреналина, даже в сон не клонит, поэтому отрезок пути я слушаю музыку и поглядываю в иллюминатор на серое небо с нежно-персиковыми полосами. Вспоминаю Метрополитен-музей в Нью-Йорке, который я когда-то посетила и долго простояла возле картин Моне. Когда-то его стиль не признавали, смеялись и называли «грубыми невежественными мазками». Но для художника важно было передать не реалистичность и точность, в первую очередь, а характер, атмосферу окружающей природы в определенный промежуток времени. Ведь само слово impressionnisme буквально означало «впечатление». И я впечатлялась мастерством Моне, растворяясь и забывая о времени, уплывая в девятнадцатый век. Словно стою у вод зеркально-чистой Сены, вокруг желто-зеленый ковер полевых душистых цветов, а напротив — серые здания Ветёя. Переношусь в раннюю весну: по темной воде, окутанной туманом, плывет лед, течение несет его в неизвестность, и я одна из льдинок, таю и становлюсь частью реки. Затем старинный Лондон и величественный Вестминстерский дворец в угольно-синих сумерках. Кое-где проступает багряное марево заходящего солнца, а по водам Темзы плывут небольшие судна. Уловить момент и запечатлеть мгновение, свое восприятие от увиденного — вот, что преследовали импрессионисты. Всего несколько минут, игра света и тени — и миг утерян. Нарисовать не четкость линий, а состояние души в тот особенный момент и перенести на белый холст. «Я пытался сделать невозможное — нарисовать сам свет». Жаль, но Моне так и не узнал, что невозможное стало возможным, оживая на его картинах.

Это предрассветное небо никогда не будет так прекрасно, как сейчас. Только миг, один крохотный миг… Оно вбирает множество красок, переливаясь серым, синим, лиловым. Я хочу поделиться странными эмоциями с Габриэлем, но через пелену и обрывки облаков, предстает живописная картина зеленого покрывала. Мгновенно прилипаю к иллюминатору и чуть ли не вдавливаю нос, безропотно восхищаясь. Мозаика… Изумрудный калейдоскоп из разноцветных прямоугольников. Затаиваю дыхание и фотографирую глазами красоту, не находя подходящих слов, чтобы выразить чувства.

— Я уже влюбилась в Ирландию, — тихо произношу неосознанно вслух и ощущаю рядом дыхание Габриэля. Поначалу он молчит и затем с иронией шепчет:

— Ты сейчас продавишь стекло и бесплатно полетаешь.

В этот момент я не прочь стать голубем и парить над утесами, горами и лугами, покрытыми вереском.

Ирландия… «Ирландия была зеленая. Не просто заурядно зелёная, а всех тонов и оттенков», — написал Рэй Брэдбери в своем автобиографическом романе «Зеленые тени, Белый кит», когда посетил Ирландию. Не зря ее прозвали «Зеленым островом», потому что весь полет над страной преобладал именно цвет жизни. Теперь я не возражала, что рейс в Бостоне задержали на два часа, дабы в полной мере насладиться первым впечатлением на рассвете. Равнина, над которой плывут клочья вечных туманов, а холмы и долины устилает изумрудный ковер. Край мира и времени, пространство эпичных саг, легенд о великанах, викингах и земля кельтской культуры — это Ирландия.

Самолет приземлился в серых утренних сумерках в аэропорту Дублина. Только ступив на землю, проникаешься глубиной и величественностью этой древней страны,