Оникромос - Павел Матушек

сокровище и кивнул.

– Похоже, тебе повезло, мой мальчик. Сегодня ты получишь кучу денег.

Лимузин остановился на подъезде, перед главным входом в обширный дворец. К нему подошли три человека: Агнес, мачеха Германа, всего на девять лет старше его, и его сводные брат и сестра – двадцатипятилетний Отто и тридцатиоднолетняя Хелен.

Как только Герман вышел из машины, Агнес бросилась ему на шею и сердечно обняла. Несмотря на то, что он был враждебно к ней настроен, Герман не почувствовал в этом жесте даже намека на расчетливость. Его холодный настрой ослаб уже в первые секунды встречи. Вместе они вошли в летний дворец, который он помнил с юности.

– Я рада, что наконец-то могу принять тебя здесь, – сказала Агнес. – Не хочешь немного осмотреться? С этим местом наверняка связано много воспоминаний.

Герман нервно сглотнул слюну. Он не ожидал, что вид комнат, коридоров, лестниц, скульптур и картин, которые он долгие годы пытался изгнать из памяти, так сильно тронет его.

– Вряд ли…

– Как скажешь. Пошли. Наверху есть комната, где мы сможем спокойно поговорить.

– Библиотека?

– Вижу, ты прекрасно помнишь планировку здания.

– Лучше, чем хотелось бы.

Они поднялись по широкой лестнице. Отто, Хелен и Розен следовали за ними, как молчаливые тени. Они добрались до дворцовой библиотеки и сели за длинный стол из красного дерева. В детстве Герман любил играть здесь, потому что ни в одной другой комнате не было столько невероятных закутков, где можно было спрятаться. Потом, будучи подростком, он часами копался в хаотичном, некаталогизированном собрании и всегда был уверен, что рано или поздно ему попадется какой-нибудь необычный том. Конечно, при условии, что он будет достаточно терпелив.

– Ты в порядке, Герман? – спросила Агнес.

– Да. Все в порядке.

– Что ты нам принес?

Герман открыл деревянный ящик и достал куб.

– Можно мне посмотреть?

– Конечно.

Отто встал, взял куб и осторожно поставил перед мачехой. Агнес щелкнула пальцами и взглянула на Германа.

– Ты знаешь, что это?

– Нет, но выглядит не слишком впечатляюще.

– Мне всегда казалось, что ты не из тех, для которых безразличие – добродетель. Твоя жизнь и решения явно противоречат такому отношению. Скажи честно: тебе не любопытно, почему мы хотим заплатить за это десять миллионов евро?

– Мне любопытно, но я бы предпочел не знать.

– Это я уже могу понять, но прости меня, потому что я не собираюсь уважать твою волю.

Она посмотрела в сторону адвоката.

– Господин Розен, не могли бы вы подождать в гостиной внизу?

– Естественно. Я только прошу, чтобы во время моего отсутствия не было никаких договоренностей.

– У вас есть мое слово. Документы подпишем под вашим чутким контролем.

– В таком случае, до встречи.

Курт Розен вышел из библиотеки и закрыл за собой дверь.

Агнес подняла стеклянный куб, взвесила его в руке.

– Мало кто знает об их существовании, потому что все они находятся в руках частных владельцев, которые не любят ими хвастаться. Поэтому трудно оценить, сколько их. Нам известно о двух. Это третий. Много лет назад кто-то придумал для них меткое название. Никто уже не помнит, кем был этот человек, но имя было принято. Мы все время его используем. Мы называем эту вещь Альхазен.

– В первый раз слышу…

– Тогда я позволю себе объяснить, что скрывается за этим именем, потому что это даст тебе полную картину. Альхазен, именуемый также Ибн аль-Хайсамом, был выдающимся арабским математиком, физиком и астрономом, который жил и работал в Египте, предположительно между 965 и 1039 годами. Он считается пионером оптики и изобретателем линз. Он первым описал работу камеры обскура и обратил внимание на то, что видение мира – сложный процесс, в котором участвуют как глаза человека, так и разум. И эта вещь, этот неприметный кубик, доказывает это больше, чем что-либо иное.

Герман иронически улыбнулся.

– То есть как? Это что-то вроде стеклянного шара? В нем видно будущее?

Никто не засмеялся.

– Нет, – серьезно ответила Агнес. – С его помощью можно заглянуть в иную реальность.

– Ты же не серьезно? Верьте себе, во что хотите, но не впутывайте меня в это.

– Дело не в вере, а в опыте. Ты готов?

– А что?! Покажете мне?! Так просто?! Ну конечно! Вы с ума посходили от этого богатства!

– Твоими устами говорят обиды, горечь и сожаление, а ведь ты сам отказался от всего, что могло быть твоим, поэтому винить можешь только себя. В любой момент ты мог вернуться сюда, и ничто в этом вопросе не изменилось. Я знаю, что никогда не заменю тебе настоящую мать, но ты сын человека, которого я любила, и ты всегда будешь частью этой семьи.

Герман прикусил язык. Боль и вкус крови помогли ему сдержать слезы. Его охватывали противоречивые чувства. Он ненавидел Агнес и в то же время был благодарен ей. Наконец он собрался с духом и саркастически спросил:

– Это будет что-то вроде спиритического сеанса? При жизни моя мать обожала их. Если она по-прежнему испытывает к ним слабость, то есть шанс, что она ответит на наш призыв.

– Не в этот раз, – спокойно сказала Агнес и попросила Отто закрыть окна.

Затем она встала и подошла к низкому комоду, стоявшему между книжными полками. На нем стоял только один предмет, похожий на подсвечник, переделанный в простую горелку. Агнес зажгла свечу, поставила альхазен прямо над пламенем, в идеально подогнанную подставку и молча вернулась к столу.

По мере того, как Отто задергивал очередные шторы, библиотека все более погружалась во мрак, освещаемый лишь мерцающим огоньком свечи. Когда он закончил и сел на свое место, все помещение заполнили беспокойные, подрагивающие тени. Черный куб был ближе всего к источнику света и отбрасывал огромную тень, которая широким клином разливалась по стене и потолку. Чем дольше горела свеча, тем сильнее создавалось впечатление, что над альхазеном сгущается смолистая тьма.

– Помолимся или как? – тихо спросил Герман.

– Нет, подождем, пока он прогреется. Это не займет много времени. Терпение.

Герман собрался сказать что-то ехидное, но застыл с открытым ртом, потому что в глубине смолистой тени мелькнула золотая искра, которая в мгновение ока разрослась в стороны, пожирая мрак. Размытые фигуры заполнили пространство. Они были трехмерными и насыщенными солнечным сиянием, но не размытыми и текучими. В них не было ничего знакомого – ничего, что хоть отдаленно напоминало вещи из этого мира. Но всё начало меняться. Формы сливались друг с другом и становились все сложнее. Проявились края, четко очерченные полосы света и тени. А затем где-то в глубине этого светового явления открылась бездонная